– Шлендра, – ответила я. – Шлендра! Повторяла это все время. С детства всюду как шлендра таскалась мать твоя! Не надо было ей уезжать! Я до сих пор не знаю, что это. Что-то на идиш, может? Или это как ветошь? Ветошь на идиш?

– Вспоминай дальше, – приказали Лины. – Это важно.

Скользя сетями того, что теперь было моей памятью, по тому, что когда-то было моей жизнью, я пыталась подсветить лейтмотив, свести мосты, обнаружить застарелые травмы. Но выходило скучно, скудно, как у всех. Я вспомнила, что давным-давно ночью, на рейв-фестивале, возвращалась в свою палатку через лес – и вдруг увидела удивительное: из палых листьев рос длинный, вытянутый белый гриб словно с недовольным лицом, около гриба сидел тихий, замерший кролик с огромными лунными очами, расположенными по бокам его скорбного тревожного лица, а над кроликом, прямо на дереве, висел приколотый канцелярской булавкой знак «Заменять нельзя» (знак представлял собой старательно нарисованные карандашами на листке в крупную клетку две жирные черные стрелки-полукружия, расположенные друг под другом на манер инь-ян вокруг обрамленного красным «кирпича», обозначающего запрет. как я поняла, что это знак «Заменять нельзя»? это как-то само почувствовалось). Знак, гриб и заяц застыли в некоей неуловимой, неповторимой последовательности символов – я выхватила телефон, и сфотографировала их (если я отправляю это сообщение тебе в тот возраст, в котором я сейчас, нужно ли мне уточнить, переписать фразу «выхватила телефон и сфотографировала?»), и тут же вывесила фото в инстаграм, чтобы подчеркнуть несочетаемую уникальность композиции. На тот момент кролик, гриб и кем-то нарисованный с непонятной целью знак сложились для меня в облако-озеро-башню, сияющую литанию Латура и эпифанию Джойса (и я задумалась: я читала это все? – и не смогла точно вспомнить. если не читала – как это возможно?). Через десять минут, дойдя до нашего маленького палаточного лагеря (я ездила на фестиваль с однокурсниками; в ту ночь мне хотелось побродить по лесу в одиночестве, я всегда это любила), я ошарашенно застыла. На подходе к палаткам кто-то приколол к шершавой и кривой кровоточащей лунной тьме точно такой же бумажный знак «Заменять нельзя», старательно нарисованный красным и черным карандашами. Ладно знак, на фестивале наверняка хватало упоротых умельцев, увлеченно раскрашивающих украденными у младших родственников карандашами художественное не пойми что. Но под знаком, у вязкого древесного подножия, как у приветливого табурета, располагался торчащий из земли высокий белый гриб словно с недовольным лицом. В полуметре от гриба сидел кролик. Коричневый, тихий, застывший в лунном свете, как в ломте медленно текущего сквозь мое восприятие отравленного янтаря.