– Сейчас будет какое-то важное объявление? – сухо спросил он, заметив, что муж тоже дома.
Муж пожал плечами.
– Я не знаю. Я вообще уже ничего не знаю.
– Сейчас узнаете, – сказала я. – Да, важное объявление. Объявленьице! Рукописное, не до конца содранное. О расплыве синеватой собаки.
Я вошла в спальню, достала из шкафа шкатулку с письмами и сказала мужу и А.:
– Короче, вот. Помните, я была в собаке? Вы меня как-то держали, пока я была в коме. В общем, теперь меня тоже надо держать.
И рассказала им все. Про маму. Про письма. Про пятнадцатилетнюю девочку. И про кое-что еще. И кое-что другое. И про все, о чем ты уже знаешь. И еще про кое-что.
И добавила:
– Мне нужна ваша помощь. Пока я буду там, это будет что-то вроде приоткрытой двери лифта. Только не спрашивайте, почему я это знаю, – оно работает до тех пор, пока я это знаю. Через эту тугую резиновую щель можно как-то попасть туда, у вас получится. Пожалуйста, постучите, когда поймете, что я именно там. Пошуршите чем-нибудь. У вас выйдет, потому что я уже буду там и буду придерживать створки.
– А ты сама?.. Ну, постучать, – начал муж.
–
– Ты будешь
– Стать текстом не так сложно, – уверила я их. – Особенно после того как побываешь диктатором.
И я взяла самое верхнее письмо, развернула его и опустилась вместе с ним на пол.
Строчки расплывались, я часто-часто моргала, на глаза накатывали слезы.
Ничего не работало. Текст сбоил, распадался на ливень и рябь, меня трясло, взгляд выхватывал мерцающие отдельные строчки: