Муж сказал:

– Ну.

Я честно сказала:

– Я не знаю. Я правда не знаю.

– Я думал, есть какая-то информация, которую можно сказать только мне одному.

– Нет. – Я затрясла головой. – То ли он врал, то ли правда не знал, как так вышло.

– Пошли домой.

Когда мы одевались, А. гадким голосом спросил:

– Это стокгольмский синдром?

Я ничего не ответила и отвернулась.

– Она устала, – объяснил муж, чуть ли не впервые встав на мою сторону. – Ей надо поспать.

Но что-то у меня совсем не получилось поспать. В голове тоненько звенело, как будто я забрала с собой некоторую часть чужого крика в качестве памятного сувенира из путешествия. Я обернула голову подушкой, и она услужливо зашуршала полевой гречей сквозь призрачный гул моих давно не существующих артерий. Муж, будто бы прошедший босиком сто километров сквозь камышовый гречишный рай, откуда-то издалека вопросительно постучал по моему плечу костяшкой пальца.

– Не могу заснуть, – сказала я, разматывая километры подушки обратно. – Переживаю, как ты там добрался. Хотя не должна же.

– Это уже не я, – сказал муж. – И вообще, я тут подумал, чисто математически эта моя копия уже старше его на момент, когда он тебя убил. Мы разветвились, что ли. И я уже тебя не убил.

– Можно тебя поцеловать? – спросила я. – Или ты уже в отношениях?

– Это ты в отношениях, – сказал муж. – Я думал, поэтому у нас с тобой ничего и не может быть.

– Не поэтому, – сказала я и поцеловала его: кажется, это был единственный способ окончательно изгнать из себя диктатора.

* * *

На следующее утро мы с Линой, Линой и всей немногочисленной и сверхважной информацией, которой я предполагала спасти наш милый маленький мир, отправились в Комитет восстания мертвых. Выслушав меня, глава Комитета с минуту помолчал, потом выпил стакан воды, который стоял у него на подоконнике уже достаточно давно. Уже позже Лины сказали мне, что это был объективный стакан настоящей воды, потому и стоял давно, как ваза с цветами или кубок за марафон или спасение мира. Внутри главы Комитета, таким образом, тревожно заколыхалось некоторое количество реального мира, а также необъятный носитель информации – возможно, то, что я ему сообщила, оказалось для него таким огромным и неподъемным, что он интуитивно выбрал самый верный способ заглотить первый попавшийся носитель этой неподъемности.

Наверное, в реальном мире этот стакан кто-то кому-то не принес в старости.