– И что же… – Ливнев повращал пальцем. – И Евдокия Егоровна?.. Тоже?..

– Нет, она – нет… Выросла в семье, как и вы…

– А для чего это, скажите на милость, вот так вот? – невесело поинтересовался молчавший до сих пор Вортош. – Неужели нельзя естественным путем?

– Уж не усматриваете ли вы в нашем появлении некую богопротивную суть? – покривил губы Ревин.

– Если угодно…

– Сказать откровенно, вы меня, Вортош, удивляете. Раньше считали божественным огонь, теперь вы на нем кипятите воду…

– А вот и она! – улыбнулся Птах. – Легка на помине! Присаживайтесь-ка с нами!

В свет огня вступили Евдокия и Савка. Оба с мокрыми волосами, во влажной одежде.

– Лошадок купали, – бесхитростно сообщил Савка.

И проворно выкатил из углей пару картофелин, принялся сдирать кожуру.

Ревин посмотрел на Евдокию. Выразительно промолчал. В облипшем сарафане не узреть заметно округлившийся живот ее было невозможно. Евдокия на безмолвный реверанс коллеги ответила вызывающим взглядом. Мол, ваше какое дело, Евгений Александрович?

Разговоры затянулись далеко за полночь. Мирно стрекотал сверчок, постреливали уголья. Споро разошелся штоф самогона, принесенный кем-то для «поддержания беседы». Неожиданно со стороны леса, жутковатый в ночной тишине, донесся низкий утробный звук.

– Это что еще такое? – Евдокия нахмурилась.

– Это водяной у нас живет, – пояснил Федюня, – на болоте.

– Водяной? – протянула Евдокия.

– Да вы не бойтесь, – успокоил Федюня, – в село-то он не полезет. Повоет, поворочается да и утихнет.

– И ты что же, видал его?

– Нет, – Федюня не стал прибрехивать, хоть и очень хотелось, – не видал. Другие, бают, видали… Летом-то часто его слышно. А зимой нет. В спячку, наверное, впадает.

– Водяной теперь еще, – вздохнула Евдокия. – Проходной двор…