– Что? Что ты? – дед придержал за плечи, успокаивая.
– Тикай!.. Ой, тикай, дед, скорее!.. Идут до тебя!..
Птах вздохнул, улыбнулся в бороду.
– Стар я уже, милай, бегать. Пущай идут…
– Убьют тебя, дед! Ну, тикай же! – Федюня повис на старце всем телом.
Птах не двигался. Приподнял голову мальчонки за подбородок, заглянул в глаза, рукой по волосам провел.
– Все я передал тебе, что нужно… Даже сверх того. Придет черед – вспомнишь дедову науку… А за меня не беспокойся!.. Да, вот еще, держи-ка, – вынул из скрыни сверток, звякнувший тяжелым, Федюне вручил. – От глаз посторонних береги, не хвастай!..
– Деда, пойдем! – Федюня захныкал. – Убьют тебя!..
– Не убьют.
– Обещаешь?
– Да, – Птах кивнул. – Обещаю. Ступай себе с богом!.. Да около подворья не трись! Нечего тебе тут смотреть! К своим беги!..
Федюня пятился, не уходил. В горле у него комок встал. А с улицы уже топот слышен.
– Огородами беги! – притопнул Птах. – Ну!..
Сорвался Федюня перепуганным зайцем, за околицу выскочил и нырнул в подлесок. Разок обернулся на бегу и заколотилось у него сердце вспугнутой пичугой: верховые споро спешивались, перевешивая карабины наизготовку. Несколько встали к окнам, двое ломали дверь…
Пора!
Птах без сил опустился на лавку, вытянул гудящие ноги. Волной нахлынула усталость последних дней, разлилась по телу. Уже не нужно ничего делать, только отпустить вожжи и ждать. Он исчерпал свою меру до капли. Более ни сил нет тянуть, ни нужды.
Птах улыбнулся. Ему не страшно. Скаутам вообще не бывает страшно. Да и смерть свою он подумывал встретить как-то так. Вдыхая запах мха, сухих бревен, да слушая бормотание чайника. Хотя, опять же, скаут не думает о смерти, он думает об окончании пути.
В глубоком сне зерно послания передано местному мальчонке. Разум его, до поры спящий, будет тому зерну питательной средой, а сам станичный паренек обречен стать ученым. Даже не видным – великим! Первым среди нынеживущих, кто дерзнет разобрать схемы врат, вытравленные кислотой на медных пластинах.
Пора!
Сложены в прощальные знаки камни на склонах…