Глаза Птаха закрылись. Ему не в чем себя упрекнуть, долг его исполнен сполна. И для скаута нет большей награды.

Птах пообещал, что его не убьют. Он сдержит слово… Сдержит…

Рухнула выдранная с петель дверь, загрохотали по половицам кованные железом сапоги. Чужаки стали палить с порога, нашпиговав мертвое уже тело свинцом, для верности всадили несколько пуль в упор, в сердце. И принялись переворачивать дом вверх дном, не понимая сами, что ищут. Просто не давала покоя мысль, почему за какого-то дремучего старца посулили им столько денег. Не найдя ровным счетом ничего, подпалили с досады хату, разворошив топящуюся печку, и поспешили убраться прочь. Высоко за ними летели комья весенней земли из-под копыт…

Федюня Птаха ослушался. Едва скрылись чужаки из виду, бросился к горящей хате, слезы на бегу глотая. По угольям, по битому стеклу добрался до деда, да принялся того за одежку наружу вытаскивать. Сух телом дед, с виду немощен, а тяжел, будто придорожный валун. Не может его Федюня вытащить. Только и сподобился что лавку опрокинуть. Стал он тогда на помощь звать, кричал, что есть силы до тех пор, пока на нем самом волосы от жара потрескивать не начали. Через окно на улицу выбрался и встал напротив крыльца, как камышовая тростина на ветру качаясь.

На пожар станичники набежали, только поздно уже было. Провалилась внутрь крыша, взметнув кверху снопы искр, взревело, почуяв волю, погребальное пламя…

Мать Федюню увидела – на ногах едва устояла. Тот чумазый, изодранный, рубаха в пропалинах, глядит на пожарище распахнутыми глазищами и молчит. Голова вся в чем-то белом, то ли снегом, то ли пеплом припорошенная. Провела мать рукой, волосы отряхнуть пытаясь, да только и охнула. Седой стал ее сын, седой, как старик…

* * *

С моря тянул бриз, свежий и, по заверениям местных врачей, для организма невозможно благоприятный. Колючие кусты, название которым Савка так и не мог запомнить, цвели белым и розовым, наполняя воздух сладким духом, не приторным, а ровно таким, какой хотелось вдыхать еще и еще. Казалось, сама природа здесь умело угождала человеку, делая его пребывание в лоне своем чрезвычайно комфортным и приятственным. Не даром сюда, на итальянскую ривьеру безудержно манило путешественников всех мастей и сословий, особливо из холодной и сырой России, богачей на выгуле, странствующую богему и просто откровенных бездельников. Всяк норовил задержаться здесь подольше, насколько, впрочем, хватало средств.

Савке последнее обстоятельство не грозило. Стараниями супруги денег прибывало столько, что потратить их не представлялось возможным даже самым отчаянным кутежом. Умелая игра Евдокии на Неапольской бирже не только позволила приобрести роскошную виллу на побережье с садом, колоннами, фонтанами и ротой прислуги, но и оставила кое-что прилипшим к рукам.