Сидя в камере, он вспоминал пророчество Аграфены Стефановны, показавшееся ему слишком расплывчатым. А ведь она предсказала, что для него настанет время, ознаменованное тотальным одиночеством, что он потеряет всё самое дорогое и лишится возможности связаться с последними якорями этого мира.

Лишь воспоминания о сердобольной Валентине спасали Дениса от всепоглощающего ощущения отверженности. Пришла минута, когда он уяснил, насколько важно знать, что есть в мире хотя бы один человек неравнодушный к твоей судьбе. Прежде его не заботило, думает ли о нём кто-то, мечтает ли, тоскует? А теперь он понимал, как, в сущности, богат, ведь даже оказавшись в столь жалком положении, он мог хотя бы мысленно опереться на ту, кто помнила о нём. Валентина стала его спасительной гаванью, о которой он мечтал, сидя в холодной, сырой камере.

– Ничто не длиться вечно, – твердил он себе, представляя ее улыбчивое, румяное лицо. – Все заканчивается и это тоже пройдёт.

И оказался прав – муки в камере закончились. Как ни старался Вениаминыч столкнуть лбами Гошу с Денисом, ничего путного у него не выходило – оба упорно отпирались, словно сговорившись. В конце концов, опытный и ушлый домушник, как всегда, выкрутился, и от Дениса тоже отстали, поняв, что взять его не на чем.

Двери тюрьмы были вынуждены открыться. Денис вышел на свободу. Его никто не встречал.

Он брел по заснеженным улицам города, который вдруг стал казаться чужим и враждебным и думал только об одном – о звонке Валентине. Сжимая в руке разряженную трубку, Денис представлял, как вернувшись домой и приведя себя в порядок, наберет её номер, а потом…

Дома его ждала пустота, единственный фикус зачах, еда в холодильнике испортилась, в заварном чайнике оставленном на столе завелась плесень. Меланхолично оглядев свое холостяцкое убежище, он воткнул в розетку штекер и, оставив телефон заряжаться, побрел в душ.

Полоскался добрых полчаса, яростно натирая себя мочалкой, но тошнотворный запах зассанной кутузки никак не желал улетучиваться. Денис изнывал от этого смрада, пропитавшего не столько тело его, сколько мозг. Он тёр свою грудь до тех пор, пока по его ногам не заструился алый ручеёк.

Выйдя из душа ничуть не посвежевшим (как ему казалось), он пошёл одеваться. Откопал в шкафу самый приличный джемпер и понял, что тот стал источать запах залежалого белья, взял другой, попроще, но и с ним была та же история. Пришлось довольствоваться футболкой и спортивками.

Облачившись во всё это, он посмотрел в зеркало. Улыбчивый, румяный парень с поистине царственной осанкой и лукавым прищуром умопомрачительных синих глаз, что прежде смотрел на него с этого экрана, сгинул. В отражении сутулился неопределенного возраста мужичонка с впалыми щеками, тухловатым цветом кожи и померкшим, почти мертвым взглядом. Не в силах вынести такого преображения, Денис запустил в зеркало пепельницей. Тысяча мелких осколков разлетелась в разные стороны, так же как разлеталась в дребезги его жизнь.