В этом случае не было ничего нового. Когда дело касалось Бетагемота, Така не могла спасти никого.
Хотя нет, могла, конечно. Если бы решила покончить жизнь самоубийством.
Защита от Бетагемота сводилась к скрупулезному выполнению серии болезненных генетических модификаций, линия сборки занимала несколько дней, — но технических причин, почему нельзя весь комплекс упаковать в передвижную установку и не отправить в поле, не было. Не так давно несколько человек так и поступили. Их разорвала на куски толпа людей, слишком отчаявшихся, чтобы ждать своей очереди; не верящих, что предложение превысит спрос, стоит только немного потерпеть.
Теперь медицинские центры, где могли по-настоящему излечить Бетагемот, превратились в крепости, которые могли противостоять отчаянию толпы и заставляли людей терпеливо ждать. А в стороне от этих эпицентров Така Уэллетт и ей подобные могли находиться среди больных, не опасаясь заразиться; но предложить кому-то реальное лечение в такой глуши означало смертный приговор. Самое большее, что Така могла сделать, это провести быструю, грязную, сделанную на скорую руку ретрови- русную корректировку, которая давала некоторым шанс дождаться настоящего лечения. Така могла рискнуть, но максимум замедлить процесс умирания.
Она не жаловалась. Она понимала, что в более спокойные и благоприятные времена ей могли и этого не доверить. Но это едва ли придавало ей какую-либо исключительность: пятьдесят процентов
Но даже сейчас иерархия существовала. Плющевики[21], нобелевские лауреаты, Моцарты от биологии — все они уже давно взошли на небеса, взлетев на крыльях УЛН, и теперь работали вдали от всех, в комфорте, пользуясь самыми передовыми технологиями, готовые спасти то, что осталось от мира.
Уровнем ниже располагались «беты»: основательные, надежные «шинковалыцики» генов, гель-жокеи. Здесь не держали победителей, но за ними не тянулась история исков о некомпетентности. Эти люди трудились в замках, которые выросли вокруг каждого источника надежды на спасение, расположенных вдоль фронта борьбы с Бетагемотом. Линия генетической сборки, извиваясь, проходила через все эти фортификации, подобно какому-то извращенному пищеварительному тракту. Больных и умирающих заглатывали на одном конце, и они проходили через петли и кольца, где от них отщипывали кусочки, кололи, травили полной противоположностью пищеварительных ферментов: генами и химикалиями, которые пропитывали разжижающуюся плоть, чтобы сделать ее вновь целой.