Джек нашел в себе силы сделать еще два необходимых шага и очутился перед своей дверью. Ручка покрыта коростой ярь-медянки. Он вставил ключ. Старый механизм – трудно провернуть. Джек покрепче сжал головку ключа, поднажал, включив плечо и корпус – и после нескольких попыток что-то поддалось – заскрипела древняя бронза, и дверь приоткрылась.

Какое странное чувство: знать, что ты первый, после стольких десятилетий…

Сейчас он едва различал наружный шум мертвого или умирающего города, мог вообразить – и поверить, – что находится где-то на круизном лайнере, плывущем в далеком, мягком океане… из чьей-то каюты доносится пение радио, настроенного на волну малоизвестной станции – здесь он даже улыбнулся – KRAK, Рагнарок AM.

Нахлынула отрешенность… страхи, угрызения совести, нерешительность, беспокойство – все это смахнуло прочь, остался лишь он, Джереми Ромер. Здесь не надо делать вид, будто тебя зовут Джек. Только Джереми – имя, которым наделила матушка.

За только что открытой дверью обнаружилась узкая и длинная комната с высокими стенами. Похоже, эту часть склада Бидвелл поделил на три одинаковых прямоугольника. В дальнем конце, чуть ли не под потолком – очередное крохотное оконце, бросающее странный свет. Странный оттого, что здесь он противоречил углу, под которым падал свет в предбаннике.

Джек приблизился к незатейливому белому стулу, небрежно окрашенному толстым слоем, что было ясно по глубине трещин. Он повернулся, взглянул на потолок и медленно сел.

Сложил руки на груди.

Скептически вздернул брови.

Спустя несколько минут накатила зевота, которая ватой заложила уши, поэтому он не услышал начало чьего-то вопроса, что прозвучал глубоко в голове:

– …твое первое воспоминание?

Джереми вздрогнул, решив, что заснул. В комнате по-прежнему никого, дверь надежно закрыта.

Он дернулся – на сей раз от прикосновения чьих-то пальцев: словно погладили по руке, – поерзал на стуле, устроился поплотнее, чувствуя, что вот оно, начинается. Его личностное «я» крошилось, как речной лед, из-под которого хлынули воспоминания.

Отец Джереми сидел за рулем. Они покидали Милуоки в поисках нового места для жизни – через полгода после смерти матери, через три месяца после короткого и, как выяснилось, последнего ангажемента в третьесортной комедийной труппе – через месяц после того, как Джереми сломал ногу, пытаясь жонглировать на уницикле.

Было ему двенадцать.

– Ты когда-нибудь слышал про Бледного Попечителя? – спросил отец.

– Это что, рок-группа?

– Нет.