Удивляясь столь разительной перемене, я встал и поинтересовался:
— А как же Лекс? И ты?
— Гару–Фахтум останется здесь. А я буду рядом с ним.
Она повернулась к хольценгольфу.
— Ламус, когда увидишься с папой, скажи ему, что мы вернемся через сорок дней.
Птица молча склонила голову и, дождавшись, когда мы с Диогеном усядемся, взмыла в воздух. Помахать Сальване я почему–то не решился, вместо этого приложил руку к груди и благодарно прикрыл глаза. Вздохнув, она повернулась и через секунду скрылась в темном проеме пещеры.
— Куда? — обернулся ко мне Ламус.
Я распластался на его спине и прокричал:
— К Вуивре, королеве змей.
Холценгольф коротко кивнул и повернул налево.
— А где тиара? — буркнул Диоген.
— Что?
— Венец Кощея с Рассветным и Закатным камнем. Где он?
Я схватился руками за голову — обруча не было. Екарный бабай, где же я его посеял? То ли в пещере, то ли в подземном зале. Вот блин.
Но о возвращении не могло быть и речи, у меня волосы зашевелились на голове, едва я вспомнил вселившегося в Лекса Духа Гор.
С огорченным вздохом я потянулся к браслету и отбил Лехе сообщение. Прочитает, когда придет в себя. Пусть забирает, Кощеева Хитрость включается только раз у одного владельца, и я ее уже использовал. А новому шаману, даже если он Гару–Фахтум, в борьбе с Последователями такая штука явно не помешает. Не говоря уже о прибавке к интеллекту.
Вскоре снег сменился песком, а белые горы — розово–коричневыми скалами. Внизу, на тропах, появились первые змеи. Среди них я заметил странных полуголых женщин с хвостом вместо ног. Русалки, что ли?