— Что случилось? — спрашивает Мулагеш.

— Мне… мне четырнадцать было, когда мы последний раз приплывали сюда. А сейчас я снова здесь… и кажется, будто я попала в собственное воспоминание.

— Ты еще не попала. Давай шагай.

Сигню кивает и перепрыгивает на пристань.

— Куда сейчас? К развалинам на вершине? — спрашивает Мулагеш.

— Да. Идем к куполу из щитов и мечей. Он был похож на видение из сна… Но да, таким я его запомнила.

Каменная лестница завивается спиралью, ступени ее истерты бесчисленными паломниками. Сколько же их сюда приходило в стародавние времена: воинов, сановников, королей, жрецов… И все они шли и шли вверх по этой лестнице. Каждые двадцать футов ступени перекрывает арка, и на каждой выбит барельеф. Вот только Мулагеш так и не может понять, что значат все эти образы: женщина, видимо Вуртья, стреляет из лука в приливную волну; меч, шинкующий, как луковицу, огромную гору; человек выпускает себе кишки на высокой плоской скале, а за спиной у него садится солнце; женщина бросает копье в луну, а потом стоит под кровавым дождем, льющимся из раны.

Дует сильный ветер, он треплет и без того уже кривые деревья, и все сотрясается и дрожит под его порывами, словно зеркальное отражение моря внизу. Зловещее какое здесь место…

— Здесь ничего не изменилось с прошлого раза, — тихо говорит Сигню.

— Вуртьястанцы привозили тебя сюда?

— Да. Для обряда инициации. Нас было двадцать детей, самым старшим едва исполнилось четырнадцать. Они привезли нас сюда и высадили на берег. И оставили очень мало еды: пару буханок хлеба, несколько картофелин, немного сухофруктов — самую чуточку, чтоб с голоду не умереть. А потом они… потом они бросили нас здесь. Бросили, не проронив ни слова. И не сказали, когда вернутся. Если вообще вернутся. Мы остались на этой скале совсем одни.

— Я не знаю, почему вызвалась ехать сюда, — продолжает Сигню. — Мать была против, да и они не настаивали. Я думаю, я просто хотела показать себя — как и остальные дети. Хотела им доказать, что я не какая-то там фифа-принцесса.

Мулагеш молча слушает Сигню. На каждой ступеньке она замечает что-то странное: в грязи отчетливо виден отпечаток ботинка с рифленой подошвой. Это современная обувь, таких в древнем Вуртьястане наверняка не водилось. Причем след — глубокий, раз его до сих пор не смыло дождями.

— Поначалу мы делились едой, — говорит Сигню. — А потом один парень, сын какого-то родственника вождя племени, в общем, он был такой здоровяк, не то что мы. Развитый, сильный. И жестокий. Он у нас на глазах до полусмерти избил одного из мальчишек — видимо, хотел нам показать, на что способен. И заделался эдаким корольком маленького острова, отнял нашу еду и воду и стал выдавать их сам. А нам… нам пришлось выживать. Унижаться. Драться между собой, на потеху ему и его прихлебалам.