И голоса исчезли.

Лестница оказалась не такой и длинной, ступеней десяток и те скошенные, вытертые многими ногами. Низкий потолок. Влажноватый камень. Скобы, в которые, надо полагать, вставляли факелы. И подтверждением догадки — пятна сажи. Узкая горловина коридора. И двери.

У последней сидел некромант.

Прямо на полу сидел. Ноги скрестил. Руку правую на колено положил, а левой удерживал тонкую, что нить, веревку. Веревка же тянулась к бледной девушке, что стояла пред некромантом на коленях.

Тонкие руки.

Белое личико.

Темные глаза, в которых застыли слезы. Губы дрожат… и неужели Катарина столь жестока, что не поможет? Не защитит?

Она моргнула, прогоняя видение.

Дух. А духи могут быть опасны.

— Умная, да? — дух склонил голову к самому плечу. — Не жалко меня? А меня убили! Сиротинушку убили! Девочку обидели…

Она говорила мерным речетативом, заморачивая, завораживая.

— Душеньку погубили… я ль у маменьки росла… я ль у папеньки была…

— Тихо, — некромант дернул веревку, и призрак заткнулся. — Меня Евстафий Елисеевич прислал. Сказал, что вам некромант нужен. А мне вот работа… она бы вас сожрала.

— Не шлеплявь! — призрак переменился.

Исчезла хрупкость, кожа потемнела, покрылась мелкими язвочками. Глаза запали. Губы сделались пухлыми, синими. Нижняя лопнула, выпуская ниточку крови, которую призрак слизала.

— Приперлись? А где лягши были, когда меня мордовали? — она уперла руки в боки. — Ишь! Гоголистый! Ходит! Шкеря гладенька. Морда сладенька! Уж я б с таким замиловалась!

— Успокойся, сказал…

— А не то что?

Некромант дернул за веревку, и призрак упал на колени, вцепился себе в горло, хрипя и матерясь изрядно. Впрочем, никого это не тронуло, и она скоренько успокоилась.

— Ее тут недалеко убили, — сказал он. — Жестоко. Она злится. Кости там…