— Оступишься ещё… — пробормотал он.

— Ой, ты дурень… — я повернулась к нему лицом. — Со мной всё в порядке. Сказала же: я не боюсь высоты.

— Зато я боюсь, — проговорил он, наклоняясь ко мне близко-близко. — Очень боюсь тебя потерять…

Его поцелуй в губы был абсолютно целомудренный, но очень-очень нежный.

— Никита, не делай так больше.

— Почему?

— Потому что я люблю Макса. Ни к чему другому я не готова. И пока мне даже не представить, что смогу когда-нибудь.

Он, не отрываясь, смотрел на меня. Его глаза повлажнели, и он беспомощно заморгал. А потом взял меня за руку, склонился, осторожно поцеловал мои пальцы и медленно отпустил.

Я захлопала глазами, растерявшись от такого перебора с галантностью. Мои слова должны были его огорчить, но Никита казался мне смущённым и растроганным, но уж никак не огорчённым.

— Этот собачий холод, в июне-то, — сказал он невпопад. — Пойдём-ка с улицы. Пойдём.

Я послушно вернулась за ним в квартиру.

— Выпьешь ещё горяченького? — с надеждой спросил Никита, всё ещё заметно нервничая.

— Хорошо, давай, — вздохнула я, понимая, что дело не в горяченьком, а в том, что, если я откажусь ещё и от кофе, Корышев будет чувствовать себя совсем паршиво.

Через несколько минут он принёс из кухонного уголка ещё два кофе.

Он сидел напротив меня со своей чашкой зажатый и напряжённый, как старшеклассник на первом свидании. С чего вдруг такие трепетные нервы, было совершенно непонятно. Он же не мальчик-одуванчик, а взрослый матёрый мужик. Насколько я успела узнать его характер, вряд ли он менял женщин, как перчатки, но если не десяток-другой, то пара-тройка-полдюжины в его жизни были уж как минимум.

— Никита, я очень неудобно себя чувствую теперь… Правда, не надо этого больше, хорошо?

— Я не из тех, кому нужно повторять такие вещи дважды, — тихо сказал он, не поднимая глаз. — Я не хотел тебя смутить.

— Тогда и сам не смущайся, от этого мне вдвойне неудобно. И странно всё это.

— Странно? — изумился он. — Отчего же?

— Совсем недавно ты сказал, что любишь Алишу.