Их двое. Они видят друг друга; один – мертв, другой – распадается, его молодое лицо – лишь полузабытый набросок, с глазами Махит – зелеными, а не карими; неправильность пребывания в незнакомом сенсориуме – у этого тела острее обоняние, отличаются гормоны стресса, больше терпимости к боли, и какой-то Искандр (не важно какой) вспомнил, что тела с женскими гормонами просто лучше справляются с болью, чем тела с мужскими, подумал: «Хоть с этим будет легче», – но ей слишком больно. Им. Ей.

Мигающая тасовка; обрывки воспоминаний – словно парящий в нулевой гравитации мусор, который настолько бликует на солнце, что режет глаз сиянием:

(… на тыльную сторону его ладони из окна падает солнечный луч; слишком много морщин, выступают вены. Он никогда не думал, что состарится в Тейкскалаане, однако вот он, здесь, пишет шифром на бумаге в своих апартаментах, извещает Дарца Тараца, что отсылать любым каналом свои новые имаго-копии небезопасно и что он не вернется на Лсел вновь, чтобы оставить имаго-аппарат на хранение и установить новую пустышку для продолжения записи. Это неправда: на самом деле это жителям Лсела небезопасно знать, на что он идет ради их безопасности. Он чувствует себя не просто старым, а древним, рассыпающимся набором решений, принятых под давлением обстоятельств – а еще из-за страсти, страшная смесь, – но еще хуже были бы обстоятельства и преданность, – хуже, зато правдивей…)

(– …под давлением обстоятельств следует убедиться, что пожелания императора относительно его наследника будут учтены, – говорит Восемь Виток, – и потому мое предложение таково: я усыновлю девяностопроцентного клона в качестве своего законного наследника.