Искандр смотрит на нее, думает: «Я в принципе не могу сделать этому ребенку ничего хуже того, что планируют его собственные соплеменники – они будут управлять каждым аспектом его жизни, они его создали, они за него и выбирают. Так разве намного хуже позволить императору жить внутри него?
Искандр смотрит на нее, думает: «Я в принципе не могу сделать этому ребенку ничего хуже того, что планируют его собственные соплеменники – они будут управлять каждым аспектом его жизни, они его создали, они за него и выбирают. Так разве намного хуже позволить императору жить внутри него?
Потом думает: „Да, намного, и я все равно на это готов“».)
Потом думает: „Да, намного, и я все равно на это готов“».)
(… император Шесть Путь великолепен на своем троне в окружении солнечных копий, в каждой черте его лица – небрежная сила, и внутри Искандра все переворачивается от нервного предвкушения, где-то в глубине горла гуляет волна электрического ощущения: «Он хочет поговорить со мной, я разгласил уже достаточно интересных почти секретов, у меня все получится – я знаю, чтÓ могу предложить, от чего он не сможет отказаться…»)
(… император Шесть Путь великолепен на своем троне в окружении солнечных копий, в каждой черте его лица – небрежная сила, и внутри Искандра все переворачивается от нервного предвкушения, где-то в глубине горла гуляет волна электрического ощущения: «Он хочет поговорить со мной, я разгласил уже достаточно интересных почти секретов, у меня все получится – я знаю, чтÓ могу предложить, от чего он не сможет отказаться…»)
(…в горле застревает последний кусочек начиненного цветка; ни вздохнуть, ни сглотнуть. Там, где Десять Перл уколол шприцем в запястье, как будто горит шип боли. Десять Перл критически разглядывает его с другого конца стола и вздыхает – слегка меланхолически, смиренно. «Я пытался найти способ получше, как вывести вас из мыслей императора, – говорит он, – пыталась и Девятнадцать Тесло – прошу вас ее простить, если в вашей религии есть загробная жизнь, где возможно даровать прощение…»)
(…в горле застревает последний кусочек начиненного цветка; ни вздохнуть, ни сглотнуть. Там, где Десять Перл уколол шприцем в запястье, как будто горит шип боли. Десять Перл критически разглядывает его с другого конца стола и вздыхает – слегка меланхолически, смиренно. «Я пытался найти способ получше, как вывести вас из мыслей императора, – говорит он, – пыталась и Девятнадцать Тесло – прошу вас ее простить, если в вашей религии есть загробная жизнь, где возможно даровать прощение…»)