Как видите, ритуальных, искупительных жертв много: Ноэль, Иненна, Аида – они и есть те самые праведники, что помогают всем остальным – несчастным, падшим, неприкаянным душам, овцам без пастыря – осознать прегрешения и отыскать путь к спасению.
Я гляжу на восток, в светлеющее, предрассветное небо. Скоро придется вставать, ибо машина должна сбить меня еще затемно.
– Так в чем же я виноват? В чем мы все виноваты?
– А вы разве не поняли? Неважно, кто именно вознес меч над Иненной – ибо убили все вместе: вы, Йакиак, Дункан, что не пришел на помощь любимой, Курфюрст, Деменцио; даже Энлилль, давным-давно, на заре времен отказавшийся принять ее в свое царство, не снизошедший до общения с нею! Все вместе вы и убили, а кто был непосредственным орудием в руках смерти – так ли уж важно?
А смерть Курфюрста и Лисаветта? Кто направил Дункана по этой нечестивой дороге? Вы – в первую очередь! Отсюда и кошмары, галлюцинации, мучавшие вас с того самого разговора. Оглянитесь вокруг, посмотрите назад – и осознайте, что каждый поступок, каждая мысль, каждая минута пребывания в Городе неминуемо и неумолимо вели вас к сегодняшней ночи.
Из петли в петлю, из повторения в повторение, из века в век я надеюсь, что уж сейчас-то, на этот раз вы, наконец, все сделаете верно. Если бы! Тщетно! Все по-прежнему: Курфюрст, Лисаветт, Иненна истекают пламенной кровью, Йакиак порван на части; парализованный горем, Дункан рыдает на живописном полу Ландграфского замка, а затем, подавив в себе совесть и внутренний голос, обращается в Зверя и, грозно рыча, отправляется царствовать над миром. И поезд из Макондо все так же бежит к теплому океану.
Нет, вы не меняетесь! В итоге мы здесь. Моя речь – и есть Страшный суд,
Словно в подтверждение слов Ламассу, вдали я слышу гудок паровоза. Как в ту самую ночь последнюю перед выпиской из Больницы. Тогда я еще был Человеком.
– Объясни, друг!.. Растолкуй, что я должен был делать?
Помолчав пару секунд, пес вздыхает.
– По иронии судьбы ваш подвиг заключался не в действии, а в отказе от зла, принятии ситуации. Не совершать ошибок, не идти на компромисс с совестью, не поддаваться страху, тщеславию и соблазну!
Помните пьесу «Укрощение строптивого» – обращение к семи смертным грехам, что вы представили на суд Дункана? Она была хороша, талантлива, фрагментами – гениальна. Однако шутка заключается в том, что ту же самую пьесу Город сыграл с вами! И так искусно, что вы даже не заметили!
Хозяин, это не фильм-нуар, и не Кафка с его «Превращением» или «Процессом»! Наш мир гораздо светлее – беда в том, что вы этого до сих пор не узрели. Город темен не сам по себе, а потому, что каждый из вас – от Курфюрста до последнего Йакиака – таким его себе представляет. Он – отражение вас: нет никакого проклятия, нет первородного греха – лишь ваша свободная воля.