Двое оставшихся виталийцев ринулись к Мите. Теперь они не смеялись.

Опытные воины не собирались возиться с мальчишкой. Один замахнулся секирой — обухом, не острием, его все еще не собирались убивать. Митя извернулся угрем. Обух ударил в ворота. Лезвие пожарного топора сверкнуло на солнце… и краем мазнуло виталийца по лицу, отхватывая кончик носа!

Виталиец заорал… и ударил снова. Уже всерьез. Секира метнулась к Мите без замаха — просто прянула вперед, как атакующая змея. Лезвие целилось в живот, ледяной холод сковал внутренности. В голове крутился сумбур нелепых мыслей:

«Я так боялся убить… Сейчас убьют меня».

Это было так больно, так обидно, так глупо, что Митя суматошно дернулся — без цели, смысла и толка… отмахнувшись от секиры ведром. Лезвие качнулось в сторону, и Митя ринулся вперед, впритирку скользнув вдоль древка. Ухмыляющаяся физиономия оказалась прямо перед ним. Митя взмахнул пожарным топором… Топорище в мокрой, до крови ободранной веслами руке провернулось и… удар обухом обрушился варягу точно в лоб. В лоб! Обухом! Удар! От которого у виталийца разве что шлем загудит!

Варяг замер. Он стоял, вытянувшись и покачиваясь на невидимом ветру, а топор… топор так и прижимался к его лицу, точно приклеенный. Митя дернул рукоять… Торчащий на обухе острый пожарный багор с влажным хрустом вышел из глазницы. Варяг пошатнулся… и рухнул. Судорожно дернул ногами. Захрипел. Умер.

— Аррррргх! — площадь словно вздохнула.

— Арррр! Арррр! — с раскаленных небес донесся дикий, восторженный вопль мары — Митя уже слышал такой.

Из багровой дыры, зияющей вместо глаза убитого, тонкой струйкой начала подниматься кровь. Ударила тугим фонтаном, взметнулась, как алая змея, качающаяся на собственном хвосте, засветилась багровым сиянием. Алые струи переплелись с черными, тело убитого растаяло, будто растворившись, и из мостовой ударил кровавый фонтан. Красная струя по-змеиному изогнулась… и накрыла Митю, будто проглотив одним махом.

Боль. Кровь кипела в его жилах, кровь кипела вокруг, весь мир был — кровь. Его вертело в багряном водовороте, а внутри полыхал чудовищный жар. По венам текло бурлящее варево, прожигая насквозь. Кипящая кровь хлынула в сердце, и он истошно закричал, задыхаясь от желания вырвать его из груди. Кровь поднялась выше, захлестнула разум… и вырвалась наружу, сочась из глаз и ушей, потекла из носа, изо рта, из-под ногтей, проступила сквозь поры кожи. Митя захлебывался болью, кровью и тьмой, сияющей так, как даже самый ослепительный свет сиять не может. Тьма и кровь подхватили его, закружили, перевернули, кровавое пламя вспыхнуло яростным костром… и сожгло дотла, а налетевший черный вихрь поднял пепел, развеивая на все стороны света.