— Так пойдем, черт побери, и уже выясним!

— И то верно, — спрыгнула с бочки Клюся. — Ох, черт, как же жопу-то отсидела… Не помассируешь девушке ягодицу, старичок?

— Шлепать детишек непедагогично, — ответил я в том же тоне, и мы пошли дальше по темным сырым тоннелям.

Сумерла вышла нам навстречу, как только мы выбрались на поверхность. Это был какой-то новый для меня участок Могильников — больше похожий на обыкновенное старое кладбище с плотными хаотическими россыпями каменных плит, с крестами и без. Луна и легкий туман придавали им вид готично-романтический, дочка бы уже вовсю клацала фотоаппаратом. В этом свете лицо Сумерлы снова казалось детским и даже красивым. Как будто милую, но очень грустную девочку загримировали на карнавал в День Мертвых и забыли потом умыть. Грим размазался, да так и застыл навеки. За спиной маячила несуразная фигура Маржака, ее вечного телохранителя.

— Прилытала, рухлена вострошарая? — недобро спросила она у Клюси.

— У тебя, охлестка балагтова, не спросилась! — дерзко ответила девушка, похлопывая по ладони битой.

— Эка ты взбутусилась понасердке, шафурка! Ужли разгалядно вавакать ноне вестно?

— Не те зазрить, керасть коростова!

— Так, — решительно перебил я, — барышни, хватит ругаться! Я ничего не понимаю, но мы не отношения выяснять пришли.

— Знаю я, зачем ты пришел, — сказала Сумерла. — Мертвая ведьма послала?

— Я сам кого хочешь пошлю. Но есть мнение, что у вас моя жена.

— Ах, Архелия, дура старая… — покачала головой карлица. — Уже и померла, а все неймется ей. Не сосватала тебе свою нерожденку?

— Мы обсуждаем мою личную жизнь? Тогда скажите лучше, где моя жена.

— Здесь. Где ж ей быть-то теперь?

Это «теперь», учитывая место действия, мне совсем не понравилось, но я не для того тащился ночью по подземельям, чтобы уйти ни с чем.

— Я пришел за ней.

— Пошли.

Что, вот так просто? Подозрительно…

— И ты, прийма Мизгирева, иди, — бросила она Клюсе, развернулась и пошла между могил. Маржак двинулся следом.