— При всем уважении, мы не можем этого позволить.

— Они принадлежат Балию, — угрожающе ответила Сумерла, выглядящая сейчас маленькой неприятной старушкой. — Это не ваши дела, баскак.

— Они — сколько угодно, но она — наша.

— Это — слово Рыбака?

— Это мое слово, нейка.

— Твое слово здесь мало весит, баскак. Балий хочет эту нежизнь, — она указала на воспитанников «Макара». — И Балий хочет ее, которая сама себе тульпа и сама себе мать. Это лакомый кусочек, ты знаешь.

— Она нужна нам.

— У вас нет власти здесь. Вы гости, и не вам устанавливать правила вежества.

— Поэтому я всего лишь прошу — отдай ее нам, нейка. Не ссорься со мной.

— Не пугай меня, баскак. Ни тебя не боюсь, ни хозяина твоего. Отступись. Иди праздновать, сегодня большой день. А она уже не ваша.

Настя стояла, переводя взгляд то на Сумерлу, то на Вассагова и, вроде бы, была в себе, но я не поручусь.

— Она моя дочь, — сказал я, подходя.

— И ты здесь, странь.

— У него есть право! — тут же заявил Вассагов. — Я не зря спрашивал тебя, Антон. Пора делать выбор.

— Какое там право… — отмахнулась Сумерла. — Если бы не знак Рыбака на нем…

— Право крови, ты знаешь, нейка.

— Ты знаешь, баскак, что нет крови — нет права. И мертвая вода смывает все. Маржак!

Я не заметил, откуда взялась нелепая угловатая фигура, но я был готов. Выстрел как будто угас в тумане, хлопнул невпечатляюще и негромко, но помощник Сумерлы споткнулся на полушаге и обрушился на мостовую, как сломанный манекен.

— Она моя дочь, — повторил я.

— А ты стал лучше стрелять, — одобрительно сказал Вассагов.