Она встала, раскрыла зонтик и пошла, растворяясь в подсвеченном тумане. И в какой-то момент мне показалось, что она уходит прямо в облака. Но я плохо видел, потому что пытался возместить слезы коньяком.

Я снова брел в тумане с горящей блендочкой в руке. Не ища направления, не глядя на странные картины, открывающиеся мне по сторонам тропы. То черный остов старинного парусника появлялся в просвете, то девочка, кормящая с руки стаю черных птиц, то фигура в плаще со светящимися воздушными шариками в руках, то какая-то женщина, играющая грустную мелодию на стоящем прямо в воде рояле.

Огни приближались, музыка звучала все громче, пока через подсвеченный туман не показалась во всей красе бессмысленно-авангардная фигура все того же фонтана. Похоже, я сделал круг и вернулся. Или это площадь ловко переместилась, навязчиво воткнув себя на моем пути. Я испытывал престранные ощущения — бодрость тела и полная ясность мысли. Мысли о том, что я совершенно упорот и поверх этого здорово пьян. И пьяная часть меня была самой разумной и адекватной, потому что это состояние мне, по крайней мере, привычно.

Пришедший с болот туман затянул площадь плотным одеялом, и казалось, что я дышу паром трясин. Люди вокруг были веселыми, раскованными, шумными и слегка размытыми, появляясь из дымки и скрываясь в ней снова. Шизофреническая багровая луна висела опрокинутой тарелкой, и я окончательно утратил понимание, что я вижу глазами, а что — галлюцинирующим мозгом. Я протанцевал круг с совершенно пьяной, но при этом бодрой и энергичной Лайсой — она вывалилась на меня из тумана, слегка влажное платье облегло фигуру с приятной детальностью. Припала ко мне, положив голову на грудь, обняла крепко — и исчезла в тумане снова. Архелия Тиуновна с котом на правом плече погрозила мне костлявым пальцем. На голове ее была ведьминская шляпа конусом с обвисшими полями.

Я искал и никак не находил Настю. Натыкался то на Оксану, смотревшую на меня влажными глазами олененка Бэмби и норовившую прижаться мягким бюстом, то на неодобрительно глядящую исподлобья мрачную Фиглю, то на Виталика, сидящего за столиком вместе с мертвой сестрой и что-то с ней горячо обсуждающего. Екзархия Олафовна Денница, азовка из магазинчика, одетая пышно и старомодно во что-то черное и кружевное, обдала меня резким, как керосин, запахом парфюмерии и презрением.

— Куда блендочку дел, странь скудатая? — спросила она, оглядывая меня брезгливо. — Умурзился весь.

Я только руками развел — и правда, куда дел? Не помню. И выгляжу не очень, весь в грязи болотной. Порчу людям праздник.