– Ты ж правды не знаешь, отец! – с горечью воскликнул Иван. – Нет у нас никакого Государя. Давно нет, семь лет как убили. Банда убийц нами правит.

Мать тихо ахнула и зажала рот обеими руками.

– Как же это? – Отец потряс головой.

– А вот так! – с горечью повторил Иван. – Уж семь лет, как утопили Павла. Страной правит Александр, брат его. А сам Павел знаешь как взошел на престол? Отравил сестру Анну. А та сгноила в темнице своего мужа Николая. То просто звери, которые грызут друг другу глотки, а заодно убивают нас. Устраивают войны, казни, льют кровь и пьют кровь! Они все инородцы и не успокоятся, пока не перебьют весь наш род! И поэтому никогда не отдадут власть сами! Но мы возьмем силой.

Все потрясенно молчали.

– А кто это – мы? – спросил вдруг Петр.

– Мы, – объяснил Иван, – это армия Свободы. Нас – миллионы. Свобода от власти, свобода от рабства, свобода нашей великой культуры от всех чужих культур! Понимаете?

Иван обвел семью пылающим взглядом.

– Вот же твари какие! – с чувством произнес Петр. – А мы-то ничего и не знаем в глуши!

Отец сел за стол, задумавшись.

– Не знаю, – произнес он наконец. – Я простой крестьянин, грамотам не обучен, в столицах не жил, в театрах не был, свободы не видал. А вы, сыновья мои, толковые парни, вам теперь и рассуждать. Да только одно я понять силюсь: что ж ты делать-то надумал, Иван?

– А мне думать много не следует, – ответил Иван. – Пусть комиссар Михаль думает, а я встану на борьбу за всех наших братьев, как наступит срок. Мы захватим почту и казармы, захватим арсеналы и возьмем оружие. И не остановимся, пока не сбросим зверей, что сидят у нас на шее.

Он повернулся к Петру:

– Скажи, Петр, пойдешь со мной в ополчение?

– Я пойду! – закричал Степашка. – Возьмите меня!

Все рассмеялись, и Иван потрепал Степашку по голове.

– Степашка, большой ты сорванец вымахал! Я ж тебе из города трубу медную привез! Полно тебе свирель слюнявить, учись на трубача!

* * *

Стояла теплая осень. Отец чинил во дворе крышу хлева, а мать ушла в поле вязать снопы. Степашка увязался за нею, да так утомил своей трубой, что она велела ступать к дому. Не доходя до хутора, Степашка услышал топот скакуна и кинулся со всех ног. Когда он влетел во двор, Петр слезал с ящера, привязывая его к воротам – это означало, что ненадолго. Был он не в кузнечном фартуке, а в расшитой рубахе. Степашка бросился к нему, но отшатнулся: лицо у Петра было словно каменным.

– Ступай играй, – мрачно сказал он, – мне с отцом переговорить следует.