Перед Максимом стояла тарелка с остатками листьев салата, которые он не очень любил. Венлинг держала в руке бокал с вином. Она задержалась на приёме у психотерапевта, поэтому её заказ только готовился. Венлинг рассказывала Максиму о результатах сессии. Прогноз выглядел неутешительным.

– Мы не продвинулись ни на шаг, понимаешь, Максим? – Венлинг отпила из бокала, оставив на пластике едва заметный розовый след помады. – Профессор Синге даже не знает, с какой стороны подступиться.

– Может быть, стоит сменить доктора?

– Опять? – Венлинг поставила бокал и снова взяла его в руку. Не сделав ни глотка, поставила обратно. Её что-то тревожило, Максим это видел, но не хотел быть настойчивым: она расскажет о причине своего беспокойства, когда придёт время. – Это не поможет. Синге – отличный специалист, возможно, лучший в этой области. К тому же смена терапевта означает откат прогресса. А время сейчас для меня – непозволительная роскошь…

– Что ты имеешь в виду, Вен? – Сердце Максима забилось чаще.

Жена вздохнула и, взглянув прямо ему в глаза, прошептала:

– Анабиозный кризис.

– Что?

– Анабиозный кризис, – повторила она уже громче. – Недавно открытое психическое расстройство, напрямую касающееся «невылетных». Ты ведь знаешь, что часть мозга не отключается даже при глубокой гибернации? Разум «невылетного», поражённый анабиозным кризисом, подсознательно опасается, что, как только он уснёт, с его телом можно будет делать всё что угодно. В том числе – отправить в космос.

– Что произойдёт, если человек с таким набором ляжет в анабиоз?

– Он сойдёт с ума сразу как проснётся. – Венлинг внимательно посмотрела на него. – Максим, неужели ты не видишь, к чему это может привести лет через восемьдесят?

Максим похолодел, прозревая.

Примерно через восемьдесят лет (точную дату, когда это происходит, назвать не мог никто) Венлинг пересечёт «столетний рубеж» и тогда начнёт чувствовать боль. Запасы настоящего айона не бесконечны, и почти все они брошены на Экспедицию. Уже сейчас он был труднодоступным, через полвека же цена айона взлетит до небес.

А в анабиоз Венлинг лечь не сможет.

Максим взял её за руку, нежно погладил гладкую кожу:

– Чёрт… это лечится?

– Пока нет, – тихо ответила она. – В моём случае сначала нужно стать «вылетной». Пока это никому не удавалось. Но я не унываю, любимый. Шестьдесят лет – относительно большой срок, многое может измениться.

– Профессор Синге не сказал, откуда у тебя взялось это заболевание? – спросил Максим. Он уже знал, что ответит Венлинг, но боялся облечь это в словесную форму.