Трубный зов повторился, и видение стало исчезать, таять. Горкин опять был у себя на половике, сидел над всё теми же доспехами в своей затопленной рассветным сумраком комнате. И ни мысли, ни чувства.

Из кондитерской Данила пошел прямо к Веронике.

— Вероника, а вот опять я. Похож на позавчерашнего?

— Вряд ли. Всё равно, я рада.

— И я. А как твой романчик поживает?

— Нет больше Романа, испарился.

— Я всегда говорил, ты женщина крутая. Оказался английским шпионом? Точно. В Англии идет повальное вырождение мужиков. Нет их там больше. Уже лица мужского пола пишут жалобы на домогательства дам. А Рому заслали к нам еще в пеленках, чтоб вжился как следует.

— Эх ты, трепло.

В этот вечер они много говорили. Данила всё интересовался, как у Вероники на работе, что дома. Ничего особенного не было. Вероника, удивленная столь предметным интересом к своей персоне, стала подшучивать над Данилой, тот над ней, развеселились, как бывало лет эдак назад. На смех подтянулись супруги Брусничкины, предложили посидеть вместе, пообщаться. Общение Данила решительно отверг.

А потом пили на кухне чай, вспоминали театр, позавчерашние торжества. Вероника не поняла, что у Данилы серьезные проблемы, ей казалось, что он наконец-то принял решение и вот-вот предложит выходить за него замуж.

Но Голубцов объясняться не спешил. Когда вернулись в салон, вдруг стал рассказывать какие-то отрывочные сюжеты из институтской жизни, что-то жутковатое. Она спросила — ты это всё сочиняешь, как Эдгар По? Он поморщился — не люблю сочинительства, всё взаправду. Брякнул про гигантскую трансмутацию и замолчал.

Она растерялась, как-то странно всё выходило. «Может, будешь ложиться?» — «Может». Она уже привыкла к этим необъяснимым перепадам его настроения.

Принесла постель, пожелала спокойной ночи. И он ей пожелал.

Харрон всё так же сидел у себя за столом, ничего не сказал Татю, даже не кивнул. Тому полагалось подробно доложить обстоятельства, но почуял — сейчас мешать нельзя, надо помолчать. И уселся напротив. На столе перед Харроном лежала папка — досье на Данилу Голубцова.

Харрон неторопливо доставал из папки бумаги и раскладывал перед собой. Перебирал бумаги, как карты в пасьянсе — одни откладывал, другие клал рядом, менял местами, просматривал списки.

Это длилось долго. Затем Харрон отложил досье и взял трубку телефона:

— Дежурный? Харрон. Сообщи Горобцу, пусть пришлет материалы по студенческому театру, он в курсе. Да, в ХОСИ. Немедленно. — Положил трубку. — Сейчас получишь адрес, по которому найдешь Голубцова.

— А если не найду? Ведь инверсия.