А вот старички твои исторических корней не имеют. Складывается впечатление, что они возникли из ниоткуда. За делами битвы я этим не интересовался. К счастью, наша победа опрокинула мое предсказание, и ты жив. Ты по-прежнему желаешь остаться на землях Геи?

— Это мое твердое решение.

— Я тебя понимаю как никто, Глебуардус. Но имей в виду — в твоем мире есть темное нечто. Отсюда это видится как воронка, через которую к вам лезет черт знает что. Может, старички появились оттуда. А уж ацтеки — те точно из нее. Я имею в виду этот безумный дух, овладевший вдруг варварскими племенами.

— Безумным его не назовешь. Чтобы варвары воспылали идеей всемирного завоевания да взялись за дело рационалистичнее любого европейца…

— Согласен; это очень умный дух. Безумие — его цель.

— Вот с ним я и потягаюсь.

— В этом деле, Глебуардус, я с тобой.

Глава одиннадцатая

Глава одиннадцатая

В ту самую ночь, когда Кирилл мирно спал на верхней полке вагона на пути к Крымским горам, Марк Самохвалов видел странные сны.

Тревожное и сильное чувство посетило его, как только пересек он порог собственной квартиры. Будто не к себе в дом зашел, а к малознакомым людям в гости. Даже запах какой-то чужой. В характере Марка была одна скрываемая от всех черта — осторожность в странных мелочах. Вот, например, с запахом. Незнакомые запахи в неслучайных местах пробуждали первобытную настороженность, что-то атавистическое — в голове возникали тревожные образы, которые никак не получалось прибрать к рукам, укротить их бессмысленное громождение.

Марк в сердцах цыкнул на себя: «Держи себя в руках, придурок, ты же дома!»

Вышла мать, сообщила, что борщ разогрет и что кто-то звонил по его душу, но не представился.

— А ты спросила, что передать?

— Это уж само собой. Он ответил, что тебе уже всё передали, а он перезвонит попозже.

В обычных обстоятельствах Марк разнервничался бы, весь вечер ломал бы голову — кто и зачем его разыскивает. Но сейчас лишь пожал плечами и, пробормотав «ну ладно», пошел есть борщ.

Борщ показался пресным и каким-то неборщевым. Марк хотел даже сделать укоризненное замечание матери, — он был склонен к подобному занудству, — но подумал: «Наверняка тоже глюки. И кто окажется тогда виноватым?» И решил в пререкания не вступать.

Вечер он убил на искоренение глюков. Это было делом принципа. Но странное чувство не покидало. Марк открыл окно, втянул холодный, но по-весеннему терпкий воздух — что-то было всё же не так. Нет, это в нем самом что-то не так. Словно никакого отношения он, Марк Самохвалов, к этому миру не имеет.