Марк же обрел себя в совершенно новом ракурсе — обращался к ней на ты, но имя «Ира» произносил так, что выходило, будто знакомы они уже целую вечность. Рекомендовал блюда и спрашивал ее мнения о кухне так, что чудилось ей — она и взаправду разбирается в этом гастрономическом роскошестве. Один только раз заказал лабухам танец — вальс. И танцевал с нею. В общем, пришло к нему совершенно новое ощущение какой-то особенной полноты жизни, хозяина этой жизни, хозяина тонкого, понимающего все ее оттенки.

Таким образом образовались у него с Ириной странноватые отношения. Марк водил ее по ресторанам и презентациям, на вернисажи и концерты — как в городской дворец спорта, так и в филармонию, в общем, всюду, куда позволяла скудная культурная жизнь этого города. Ирина, девушка простая и не склонная к эстетству, терпеливо ждала, когда же их отношения обретут более радикальную форму.

Однако этого всё не происходило. Подруги любопытствовали — ну как там у вас, уже было это? На что она отвечала по-разному: от «было, дуры, много чего было, и отцепитесь» до «у нас другие отношения — он человек культурный». Но чем дальше у них это продолжалось, тем чаще она огрызалась на расспросы. Ей уже и самой казалось, что происходит что-то не то; то, чего быть не должно.

Обычно Марк ей звонил — своих координат он ей так и не оставил, — с очередным предложением. Они договаривались, а она всякий раз давала себе слово — при встрече сразу же потребовать от него сказать, чего он все-таки от нее хочет.

Но только лишь она встречала его удивительный, словно ласково заглядывающий внутрь взгляд, как мысль о предстоящем объяснении вылетала из головы.

Продолжались эти встречи пару месяцев, до середины августа. Татьяны в это время не было на горизонте: сдала сессию и подалась с подругами в горный кемпинг. Но закончилось всё так же внезапно, как и началось.

В тот вечер они ходили в филармонию на заезжего чтеца-декламатора. После спектакля, проходя мимо афиш, он задержал взгляд на «органном вечере» — приезжал знаменитый органист, — и, уверенно как всегда, произнес: «Сходим на орган, Ира, надеюсь, ты не возражаешь?» Но, заглянув в ее глаза за подтверждением, вдруг увидел в них страх. Подумал — «эх, молодо-зелено, и на органе она, конечно, не бывала».

Но уже дома этот взгляд ему вспомнился. Марка осенило, что ни в каком не в оргáне дело. Здесь что-то иное, иной то был страх. И понял, что то было. «Боже мой, что я с ней делаю! Она же с ума от всего этого сойдет. Ей же ничего этого не надо». Больше он ей не звонил.