– Гля, сбрендил фриц, не в ту сторону пополз.

– А может, это их разведка? Смотри, при нем ручной пулемет…

– Тащим его быстрее к нашим.

Иван едва не закричал от досады, но кляп во рту мешал. Его приняли за немецкого пехотинца! Если бы не форма, потом можно было бы объясниться.

Наши солдаты тащили его не церемонясь, и Иван больно бился коленями о комья земли, брошенное оружие. Потом их окликнули:

– Стой! Кто идет?

– Свои! Федор, ты, что ли?

– Фашиста взяли, к нашим позициям полз.

– Может, перебежчик?

– Командир разберется.

Ивана спустили в траншею. Он задергался, попытался вытолкнуть языком кляп изо рта, но один из солдат тут же врезал ему кулаком в солнечное сплетение, и Иван согнулся от боли.

– Сука фашистская, стой и не выкобенивайся, а то еще получишь!

– Не трогай его, а то сдохнет раньше времени… Веди к командиру.

Они вели его по траншее – один солдат шел впереди, другой сзади. Траншея была извилистая и мелкая, даже плечи были выше уровня бруствера. Потом поворот и вход в землянку, отрытую наспех. Вместо накатов из бревен – дощатая стенка разрушенного сарая.

В землянке горел самодельный светильник, сделанный из гильзы «сорокапятки».

– Вот, товарищ младший лейтенант, немца взяли на нейтральной полосе. В нашу сторону полз, с пулеметом.

– В нашу? – переспросил командир, подумав, что ослышался.

– Так точно!

– Кляп! – приказал взводный. Он был лет сорока, явно из мобилизованных. Имея самое маленькое офицерское звание, для кадрового офицера он был откровенно стар.

Один из солдат вытащил изо рта Ивана кляп, и тот вздохнул полной грудью.