Обложив «дичь» со всех сторон, Матвей теперь ждал, чем это кончится. И час пробил…

– Встречались они, – прошептал тщедушный пегобородый мужичонка, появившийся в дверях комнаты. Он был самым пронырливым и хитрым шпионом, которых только видел Матвей на. своем веку. – Правда, сам лично не приходил, человека своего присылал. Уговорились, что встретятся только вечером. На заимке у Лопушиной пустоши.

– Где эта пустошь? – спросил дворянин.

– Не знаю. Но скоро узнаю.

– А зачем собираются?

– Что-то важное затеяли. Понял я так – завтра и решится, о чем они давно разговор вели.

– Что же они затеяли, поганцы? – задумчиво протянул Матвей. – Ладно, иди.

Он несколько минут сидел за своим столом, неподвижно глядя куда-то вдаль и гладя пальцами усеянную драгоценными камнями рукоять своего любимого, острого, словно бритва, кинжала. Взял он его в схватке с басурманами – лезвие по рукоятку вошло в плечо боярина, но он сумел здоровой рукой удушить огромного, злого татарина. Так кинжал и стал его собственностью, трофеем. Вместе со шрамом на плече.

– Родион, разузнай-ка скорее не только, где эта Лопушиная пустошь находится, но и ходы-подходы к ней, места укромные. И чтобы ни одна живая душа об твоем интересе не пронюхала.

– Будет сделано, не сумлевайся.

Действительно, Родион был пронырой хоть куда. Не много времени ему понадобилось, чтобы все разведать. Выслушав вечером того же дня донесение, Матвей удовлетворенно кивнул и наградил шпиона столь щедро, что даже удивил его.

– Готовься, Родион, завтра выступаем.. На следующий день Матвей, Родион и трое здоровенных молодцов, вооруженные пистолями, алебардами, ножами, прибыли к заимке. В деле обустройства засад дворянин обладал большим опытом. Даже более солидным, чем атаман Роман, хотя тот славился везде именно этим искусством и слыл в нём непревзойденным. Никто сейчас, выйдя на поляну, не сказал бы, что в окрестностях притаились вооруженные люди и терпеливо ждут той минуты, когда будет подан сигнал к действию.

– Чтоб тихо сидеть и без знака не дышать даже, – еще раз погрозил дворянин пальцем, после чего сам схоронился за поленницей дров и кипой разного хлама и стружек, откуда мог хорошо слышать и видеть, что происходит возле вросшей в землю, покосившейся избушки.

Времени прошло немало, но Матвей привык ждать. Пошевелиться он позволял себе только тогда, когда онемело тело. Мысли его текли ровно, спокойно. Воспоминания, думы о том, как лучше завершить это хитрое дело, да просто посторонние мысли одолевали его и навевали сон. Вместе с тем он не впадал в дрему, слышал и улавливал каждое движение в лесу, каждый шорох. И дождался…