Он человек, и ничто человеческое ему не чуждо.

Вот почему одна крохотная слабость у него все-таки имеется.

Если вдруг, совершенно неожиданно, в расписании возникает пробел, господин Гуриэли торопливо выбирается из-за массивного письменного стола, вспрыгивает на видавший виды велосипед и мчится на юг, к дверям свое-го обширного кабинета. Лихо затормозив, спрыгивает на цветной паркет. Озирается. Проворачивает ключ в замке, отсекая себя от внешнего мира с его заботами и волнениями. И, быстро-быстро вращая педалями, поспешает обратно, к северной стене.

От легчайшего касания уходит в поручень кресла потайная кнопица.

Тихо гудя, медленно распадается надвое ореховая панель, открывая проход в секретное помещение, о котором ничего не известно ни тем, кто строил здание, ни даже проектировщикам офиса.

Святая святых невелика. Подсвеченная багряными лампами, направленными снизу вверх, она наполнена таинственными ало-черными тенями, молчаливо и торжественно теснящимися вдоль укрытых гобеленами стен. И Эдвард Юсифович, подстанывая от сладостного предвкушения, шустро вскарабкивается на возвышающийся среди комнатки пьедестал, на ходу драпируясь в специально для таких случаев припасенную белую простынку с широкой пурпурной каймой по краям.

Прочно утвердившись на мраморе, он вытягивает правую руку вперед, указуя ею вдаль, точь-в-точь как тот бронзовый мужик, которого видел он в раннем детстве, гуляя с няней по приморскому бульвару одного из красивых и грустных городов Старой Земли…

И замирает.

В этот миг ему хорошо.

Мысли легки, светлы и прозрачны.

— Остановись, мгновенье, — распоряжается он. — Ты прекрасно!.

Мгновение беспрекословно подчиняется.

И сколько бы ни длилось оно — минуты, часы, дни, годы, десятилетия, века, — господин Гуриэли размышляет всегда об одном и том же.

О своем извечном оппоненте, принципиальном, бескомпромиссном и непримиримом, единственном, кто не просто посмел бросить ему вызов, но и отстаивал свои взгляды, пусть ошибочные, до конца.

Эдвард Юсифович вспоминает его с теплом и любовью.

Если в эти безмятежные минуты он и сожалеет о чем-либо, то лишь о том, что очень уж редки и обидно мимолетны встречи с незабвенным соперником. Не чаще, чем раз в четыре года наведывается дорогой враг в края, опекаемые господином Гуриэли, а когда все же появляется, то прячется так, что отловить его для тихой беседы за бокалом вина даже при возможностях Эдварда Юсифовича не всегда удается…

Впрочем, сегодня пустовать пьедесталу.

Ликуйте, ало-черные тени, никто не потревожит ваш покой!

Свободного времени нет ни секунды. Полно работы.