– Что делать будем? – спросил Илья по-русски.

– Ума не приложу! – почесал в затылке Санька. – Не оставлять же его здесь. Замёрзнет французишка. Столько натерпелся, жаль уже, если погибнет ни за понюшку табаку.

– Чего его жалеть? – проворчал старший. – Во-первых, враг, во-вторых, не жилец всё равно.

– Убить человека, даже врага – это не благородно! – горячо возразил младший. – Да и поверженный воин – уже не враг. А этот вообще герой! Он достоин если не жалости, то снисхождения.

– Все равно же помрет.

– Не помрёт! До сих пор не помер. А теперь и подавно, – махнул рукой Санька.

– Ну-ну…

Младший направился к сморенному горячей пищей французу, почти заснувшему, и достал странно блестящий пистолет, с коротким, будто обрубленным стволом. Лангуа успел подумать, что надо было попроситься перед смертью помолиться, но, стало быть, русские решили побыстрее с ним расправиться, избавиться от обузы… Тем более что кони, стоявшие поодаль, мотали головами и нетерпеливо переступали на месте, всем своим видом показывая хозяевам, что следует торопиться.

Санька приставил ствол к шее француза и… тот неожиданно ощутил всего лишь лёгкий укол и, прежде чем провалиться в небытие, успел удивиться, что не чувствует никакой боли…

Приходил в себя он долго. Временами ему казалось, что он уже в аду, в громадной зале с низким чёрным потолком, лежит на раскалённой сковороде, и ему безумно жарко. Он пытается сорвать с себя тяжеленную крышку, прикрывающую сковороду, но чья-то настырная рука раз за разом опускает её на грудь… То ему чудился сладкий запах свежеиспечённого хлеба, прохлада родниковой воды на губах, и чья-то нежная, мягкая рука, ложащаяся на горячий лоб.

Однажды Антуан открыл глаза и понял, что жив и выздоровел. Ощущая во всём теле невероятную легкость, он потянулся и сел в постели. Огляделся. Это был точно не ад. Но и на рай походило мало. Небольшая комнатка, белые стены, он сидит на печи. Над самой головой потолок. Забывшись, Лангуа спрыгнул на пол и, только сделав два шага, упал как подкошенный. Но не оттого, что ноги не слушались. А оттого, что осознал: он может ходить!..

Скрипнула дверь и… вошла женщина!

– Полно вам, господин, так утруждать себя, – бросилась она к нему. – Ляжьте, отдохните, а если чего надо, я принесу!

Несмотря на слабое сопротивление, хозяйка вернула француза на печку, уложила, заботливо подоткнула одеяло. Когда она склонилась над ним, Антуан увидел, что у неё милое круглое личико, на носу россыпь веснушек. Светлые пушистые ресницы и пухлые губы, из-под платка выбиваются светлые пряди. В груди Антуана Лангуа что-то ёкнуло, всё тело вдруг окатила горячая волна. Он уже и забыл, как ЭТО бывает.