(Осторожнее, Ричард! Ты снова становишься параноиком.)
Сколько времени требуется Лете, чтобы размягчить мозг?
– Дити, похоже, ты сильно злишься на доктора Эйнштейна.
– У меня есть причины!
– Но он жил очень давно. Как говорит Либби, два тысячелетия назад.
– Для нее это было давно. Но не для меня!
– Полковник Кэмпбелл, – сказал доктор Берроуз, – вероятно, вы полагаете, что мы – урожденные терциане. Но это не так. Мы – беженцы из двадцатого века, как и вы. Я имею в виду себя, Хильду, Зебадию и мою дочь – мою дочь Дити, а не Джейн Либби. Джей-Эль родилась здесь.
– Ты попал в точку, папа, – сказала Дити.
– Но едва не промахнулся, – заметила Джейн Либби.
– И все-таки попал. Так что ты не можешь от него отречься, дорогая.
– Я и не собиралась. Как папаша он вполне терпим.
Я даже не пытался их понять – мне все сильнее казалось, что по понятиям Айовы все терциане были сумасшедшими психами.
– Доктор Берроуз, я не из двадцатого века. Я родился в Айове в две тысячи сто тридцать третьем году.
– Если смотреть с такой дистанции – почти рядом. Вероятно, мы из разных временных линий, из разошедшихся вселенных, но говорим почти с одинаковым акцентом, на одном и том же диалекте, используем одни и те же слова. Событие, которое развело наши миры, должно было произойти совсем недавно в нашем прошлом. Кто первым высадился на Луне и в каком году?
– Нил Армстронг, в тысяча девятьсот шестьдесят девятом.
– Ах,
– Если у тебя и твоих дочерей нет желания работать, идите болтать в другое место. Скажем, в соседнюю комнату: сочинители и историки не прочь потрепаться о пустяках. Полковник Кэмпбелл, думаю, и вам стоит поискать другое место для кормления своего кота. Предлагаю ванную комнату справа от моей гостиной.
– Черт побери, Лазарус! – бросила Дити. – Ты несносный сварливый старикашка! Работающего математика отвлечь невозможно. Взгляни хотя бы на Либ: под ней можно взорвать хлопушку, и она даже не моргнет. – Дити встала. – Вуди, надо бы тебе снова пройти омоложение, ты превращаешься в старого хрыча. Идем, Джей-Эль.