— Ну… — Перевозчик слегка улыбнулся. — Не во всех. Во многих просто нет ни самого понятия, ни чего-либо хотя бы приблизительно заменяющего.

— Да, не предложу, — вернулся я к теме. — То, что я могу… мог изменить, не сделало ни одного, кого эти изменения коснулись, счастливее. Значит, я изменял не то и не так. Даже когда и сам не знал, чем чревато то, что я делаю.

— Ну как же? А читатели? У тебя их было немало. Это не какой-нибудь один, пусть гениальный, брошенный в печку роман. Разве ты писал не для них?

— Пишешь всегда для себя. Уж на собственном примере я точно понял. А людям просто надо все время напоминать. Хотя бы о том, чего стоят стойла и кормушки. Что в них можно потерять самого себя. Что будешь бояться любви, которая бросит тебя в небо. Что перестанешь писать картины, которые, может быть, вдруг оживут. Что не захочешь коснуться и победить огонь, потому что темные и тупые побьют каменьями и дрекольем. Что не решишься исцелять, не то объявят слугой дьявола. Это только на рекламных объявлениях все легко. Что ни с того ни с сего возьмут тебя за уши, как лабораторного кролика, и начнут изучать и использовать. Втемную. Что… еще что-нибудь. Я не Перевозчик, я знаю не все. Но я же подбираю, только не аналогии, а образы. Общие и расплывчатые в нашем конкретном Мире. Их не набросишь на плечи, не попробуешь на зуб и даже не увлечешься на вечер перед экраном или с «горячей книжкой».

— Разве все это тем, о ком ты так заботишься, и тебе самому не делали такие же люди? Просто живущие в этом Мире?

— Но так тоже было всегда! Может быть, не всюду, но в нашем Мире — точно. Когда странному в Мире было хорошо? Но они появлялись, странные, и мучились, и жили. И простите, Перевозчик, я никогда не смогу принять, что это только оттого, что в таких людях — частица чужака. Это было бы слишком просто, Михаил. Разве не так?

— Значит, ты так и не поверил?

— Нет, почему, я верю. Что все так и есть, как вы сказали. Больше — вы сделали. — Ежка прижалась, и я обнял ее здоровой рукой. — И я сам что-то видел и что-то узнал, хоть и не так много, как мне хотелось бы. Не считайте меня неблагодарным, я ведь сам сейчас пришел к вам. Я только принять вашего не смогу. Да так, наверное, и надо, Я же, — повторил, — не Перевозчик.

По реке, на фоне темного близкого склона Воробьевых гор, прошел последний трамвайчик. Горя огнями и звуча музыкой. И оттуда смеялись. И там танцевали. И там было вино, там было веселье.

…А в Мире умирали от голода и от обжорства, в Мире кончали самоубийством и подрывались на минах, в Мире грабили, насиловали и пытали.