Черепень вытер саблю о штанину. Приблуда взвел курки на пистолях.

— Помнишь, что я говорил? — спросил вполголоса Черепень, исподлобья разглядывая татар.

— Помню, только...

— Вот и сделай так. Чтоб не зря все... Чтоб...

— Волк... — начал Приблуда.

— Потом. Все — потом.

— Как думаешь, Степан, — спросил Чугайстр, глядя перед собой, — они нам подарят бой или как гусаков на охоте перебьют?

— Им живые нужны, — сказал Черепень, и Приблуда удивился, поняв вдруг, что у атамана, оказывается, есть обычное имя, а не только жутковатое прозвище. — Пугнут стрелами, потом...

— Характерники не предупредили. — Приблуда огляделся, задрал голову — ни волка, ни орла видно не было. — Предали...

— Не суди, да не судим будешь, — напевно произнес Черепень.

— Как судишь, так и судим будешь, — подхватил за ним Чугайстр и так необычно было слышать от них Святое писание, что Приблуда не нашелся, что сказать.

Комок подкатился к горлу, Приблуда отвернулся, чтобы не видеть неподвижные черные фигурки, или для того, чтобы они не увидели его слез. Слез обиды и разочарования.

Сзади, в ковыле, где только что проехали козаки, что-то шевельнулось. Приблуда повернул коня, вытащил из-за пояса пистоль. Теперь ему было все равно, кто сейчас появится из тени. Волк или змей. Характерник или перевертень — все равно. Он выстрелит в любого из них.

— Что там? — не оборачиваясь, спросил Черепень.

— Не знаю — шевельнулось что-то.

— Хорошо, — сказал Черепень.

— Как же, хорошо ему, — проворчал Чугайстр. — Все ему хорошо.

— Ты ему нассы в глаза, — подал голос Качура, — а ему все — божья роса.

— Дай-ка мне канчука, — попросил Черепень. — Я сразу верну.

— А дидька тебе лысого, а не канчука, — ответил Чугайстр. — Нужно было не дарить.