— Сказал, что ожидал от вас действий. — Наверное, художник усмехнулся, если судить по голосу. — Вам трудно было сразу выстрелить мне в голову? Трудно?!

Пистолет вдруг уперся в лоб Влада.

— Вот так сделать! Вот так! И нажать на спуск! Трудно?

Скрип троса, стук капель, протяжный свист ветра.

— Трудно... — протянул Каменецкий. — Я — не смог.

Он отвернулся и отошел на пару шагов. Остановился.

— Что я должен сделать, чтобы вы меня убили? Отпустили душу. Что?

— Вы хотите умереть?

— Я хочу остановить это, пока все не зашло слишком далеко... Не просто далеко, а слишком далеко... Я рыдал, вспоминая убитых людей... человека и его детей... а сейчас... сейчас немного успокоился. Могу думать об этом без приступа тошноты. Меня ведь чуть не стошнило там, возле средней школы номер пять, над мальчиком-Часовщиком. Но я сдержался. И самку маах'керу в метро я убил уже совершенно спокойно. И сейчас я успокаиваюсь. Я чувствую, как в сердце мое и в мой мозг проникает умиротворение — мне всегда было легко договориться с собой... Мне еще плохо... очень плохо, но уже копошится подленькая мысль... копошится, шепчет еле слышным голоском, что я не виноват, что я не могу отвечать за тысячелетние ошибки и унижения, что виноват не только я — видите, для начала, не только я, — потом окажется, что я совсем не виноват. Зачем он бросился на меня? Зачем он вообще женился на ней? Вы молчите? Вам неприятно меня слушать?

— Я слушаю не вас, — тихо ответил Влад. — Я слушаю себя. Это очень странно — слышать себя со стороны. Слышать, как я высказываю чужим голосом свои мысли. Я не смог ответить на свои вопросы. Полагаете, что я смогу ответить на них, если услышу еще раз?

— Но что-то мне нужно делать? Нужно ведь?..

— И мне нужно. Если бы меня не втолкнули в это дело, я бы сейчас... Я бы заливался водкой и прикидывал, когда произойдет срыв и я начну убивать... Или покончу с собой.

— Вам проще.

— Мне?! — искренне изумился Влад. — Мне проще?

— Да. Вы ведь смогли дружить с нечеловеком. И подружились вы, насколько я узнал, уже после возвращения из командировки. Ведь так?

— Почти так. Наверное, вы правы... Но когда он плакал над своим другом... Прекрасно понимая, что сам он — другой, что сам он — не человек... Я с ним потом разговаривал, рассказал обо всем, что мне было известно, а он... Он усмехнулся и ответил, что Богдан — его брат. Брат. А я — его друг. И останусь другом до тех пор, пока сам этого хочу...

— Тогда вам действительно проще. Удержаться на этой стороне проще. А мне — проще убивать. Потому что нечеловек. Там, на том конце ножа. На линии прицеливания. Нечеловек. А вам... Это не человек, и не Руслан. Сложная и не философская конструкция.