— Да, — кивнул Влад, — эта концепция сформирована на грани инцеста и суицида.

— Смешно, — мертвым голосом произнес Каменецкий. — Если я вас попрошу меня убить?

— Не знаю... Сейчас — нет. Я не убийца...

— А я? Я — убийца? Меня забрали в дурку не за картины, я вам не говорил? Мало ли тихих безопасных идиотов на свете? А вот когда я бросился на дейвона, самозабвенно лапавшего несовершеннолетнюю девчонку, да еще пообещал вырвать ему хвост, когда нас растащили — вот тут меня и забрали. Приехали домой и забрали. Мне, кстати, пришла в голову мысль: а если бы несовершеннолетнюю девчонку лапал не дейвона, а простой нажравшийся вусмерть мужик... Я бы тоже вмешался? Или нет? Что, я не видел такого и раньше в студиях и мастерских? Видел же... Видел.

— Вы не первый в таких сомнениях. И до вас, и до меня попадали в такую ловушку — потому вмешался, что несовершеннолетнюю-пьяную-обкурившуюся или оттого, что ниггер, кавказец, чурка? А в ментовку позвонил, что ворует сосед, из чувства гражданской непримиримости или оттого, что эта жидовская морда свет в туалете за собой не выключала? А в НКВД стуканул из-за того, что однокурсник действительно продвигает генетику, продажную девку империализма, или оттого, что вас двое, а мест в аспирантуру — одно? — Дождь усилился, и Владу приходилось почти кричать. — Тут нет общего решения, господин художник. Нет.

— А если я вас сейчас попытаюсь убить? — спросил вдруг Каменецкий. — Вы защищаться станете? А если я вас убью, ваши товарищи мне отомстят?

— По порядку поступления вопросов: не знаю, да. Будете стрелять?

— Не буду. Не стану. Подожду, понаблюдаю за собой. А если... если почувствую, что становится легче, назначу встречу Серому. Тот все решит по-быстрому...

— Даже не рассчитывай, — сказал Серый из темноты.

Дважды выстрелил пистолет с глушителем, Каменецкий как подкошенный рухнул в грязь.

— Поначалу — не больно, — сказал Серый, подходя ближе.

Пистолет в его руке выстрелил еще дважды, Каменецкий закричал, но наклонившийся к нему Серый что-то сделал, и крик прервался.

— Я знаю, — сказал Серый, — пули в коленные чашечки — это очень больно. Терпеть нельзя. И пуля в живот — больно. Но сейчас у меня есть возможность сделать так, что пока тебе не будет больно. Пока. Что будет потом — неизвестно. Ничего хорошего, полагаю. Ты ведь уже попробовал, как это больно. И только от тебя зависит, вернется эта боль или нет. Я ведь добрый, я подарю легкую смерть.

— Я отойду? — предложил Влад. — Чтобы вам не мешать...

— Зачем же? Ты ведь и так почти все знаешь. А кое о чем — так просто все. Ты ведь видишь сквозь Пелену?