— Это мой брат. Он убит, сволочь! Вы, фашисты, убили его!
— Накатай жалобу. А пока ты арестован.
Джон Мэсси — если это вообще было его имя — также сообразил, что перед ним благодарная аудитория. Но Хоффман никак не мог понять, какого черта он решил, что кого-то вообще интересует, что с ним произойдет.
— Эта сука убила моих друзей! — завопил он. — Она разрезала их на куски, чтоб ей сдохнуть! И не торопилась при этом. И где ваша гребаная амнистия? Где ваше правосудие? Почему она не сидит в тюрьме? Потому что это никакая не долбаная самозащита — она вернулась за ними через несколько недель, чтобы выпустить им потроха.
Хоффману хотелось поскорее покончить с этим, не оповещая всех о подробностях. Берни уже достаточно вынесла унижений.
— А может, они ее об этом попросили, — сказал он, таща бродягу к караулке. — И ты, кстати, тоже сам напросился.
Андерсен увязался за ним.
— Что сделал этот гад, сэр? Скажите мне.
Мэсси вопил во все горло:
— Я требую суда — я требую гребаного суда!
Хоффман не останавливался.
— Эта сучка — убийца!
— Сэр? — Андерсен не отставал. — Ну, скажите, сэр, это Матаки…
«Они уже воображают себе черт знает что».
— Вы узнаете все, когда будет нужно, сержант! — рявкнул Хоффман и захлопнул за собой дверь.
Дом уже забыл, как ужасающе велик океан.