Совсем непонятно.

Была лишь одна–единственная причина для того, чтобы представитель Членистоногих мог появиться в городе.

Неужели — вторжение?

Он нехотя распрямился, а на другой стороне проспекта неожиданно загорелся фонарь и, по–видимому, включаемый и выключаемый, дал подрял две короткие вспышки.

Две короткие вспышки означали, что все в порядке. Мигал, наверное, Крокодил. Клаус помнил, что именно Крокодил должен был находиться на другой стороне проспекта.

Значит, все действительно было в порядке.

Он услышал бурное, прерывистое дыхание позади себя и, не оборачиваясь, протянув левую руку, безошибочно ухватил густую теплую шерсть, под которой прощупывались могучие мышцы шеи.

— Тихо, тихо, — сказал он, теребя волнистые пряди.

Влажный шершавый язык лизнул ему пальцы.

Абракадабр успокоился.

И когда огромное тело собаки, посапывая, протиснулось сквозь кусты, повозилось немного и с мучительным вздохом опустилось на землю, то Клаус неожиданно для себя почувствовал некоторую уверенность.

Он, как будто внутренним зрением, ощутил подступивший к нему магический спящий город — с темными узкими башенками, вознесшимися над горбами крыш, с флюгерами и с домами, глядящимися в ртутную неподвижность каналов, с утренним свежим небом, на котором все ясней и ясней проступала сейчас рассветная зелень: плавал в этой зелени прозрачный, почти невидимый месяц, длинные фиолетовые облака, точно стаи улетающих птиц, растянулись над горизонтом, и, как будто вылепленные из мрака, возвышались над каменной теснотой купола двух великих соборов. Клаус вдруг действительно ощутил их зловещую вековую незыблемость. И еще он вдруг увидел окраины, мелкими провинциальными улочками сходящие в никуда, мшанистую болотную почву, усыпанную кожистыми цветами, анемичные сосны, коряги и судорогу сушняка, и — внезапно протиснувшийся сквозь мелколесье передовой отряд насекомых.

Предводитель их в крапчатом панцире остановился и, как веточку, вздернул над головой сухую крепкую лапку:

— Короеды, ровнее!..

Жвалы его сомкнулись, а на щетке усов задрожали пахучие капельки яда.

Клаус даже зажмурился.

— Этого никогда не будет… — медленно сказал он.

И, точно отзываясь на сказанное, Абракадабр тоже грозно и медленно зарычал, а на другой стороне проспекта, где в проеме парадной скрывался, сливаясь с тенями, невидимый Крокодил, будто очередь пулемета, просверкали четыре мгновенные вспышки.

А затем, после паузы, еще раз — четыре, для того, вероятно, чтобы продублировать информацию.

Клаус напрягся.