Что за дьявольщина?

Клаус остановился.

Возникало щемящее пронзительное предчувствие катастрофы.

Небо вдруг удивительно посветлело, и зазолотилось железо на башенке углового дома.

Видимо, поднималось солнце.

— Отходим, отходим!.. — размахивая винтовкой кричал Капрал.

Вдруг кто–то пронзительно взвизгнул.

И сразу же Крокодил, одним грубым движением вырвавшись из толпы, ухватил окаменевшего Клауса за плечо — будто металлическим клещами:

— Посмотрите в конец проспекта, ваше величество!..

Клаус стремительно обернулся.

Посверкивая на солнце хитином, покачивая ветвистым лесом рогов и даже сюда докатывая волны ужасного запаха, надвигалась из белесой дали проспекта сомкнутая орда насекомых, и два узких штандарта, сделанных, вероятно, из человеческой кожи, развевали свои змеиные жала — в нагретом трепещущем воздухе.

Прозвучало далекое и гнусавое пение боевого рожка.

Прохрипела команда.

— Клаусик!.. — пропищала вдруг Мымра, вцепившаяся ему в рукав. — Клаусик, я боюсь!.. Пожалуйста, давай убежим отсюда!..

Вырвав руку, он сделал растерянный шаг вперед, и проспект как будто раздвинулся, превращаясь в знакомую освещенную площадь, а ряды насекомых, напротив приблизились и теперь оказались на расстоянии метров в сто пятьдесят, или, может быть, меньше.

Стояли они плотными, торжественными, как на параде, шеренгами, в основном, жуки–носороги, закованные в двойную и тройную броню, причем копья рогов у них были уже опущены для атаки, а перед самими шеренгами, полуприсев, очень быстро и нервно царапали мостовую нетерпеливые короеды.

Вот рожок прозвучал еще раз, и они медленно тронулись через площадь — видимо, сдерживаясь на первых порах и, чтобы взять в окружение, разделяясь на два отряда.

Панцири у них были коричневые, с продольными ребрами.

А из синих нагрудников высовывались боевые шипы.

И такие же боевые шипы торчали из мощных затылков.