– Вот и Чуберлен наш таким вырастет, – объявила Евдокия Марковна, гордо подняв курносый нос. – Я хорошего хряка сразу после опороса в помете узнаю.

Жарков согласился. Кто-то из свинарок хихикнул рядом. История погони нового зоотехника за поросенком облетела колхоз со скоростью света. И Алексею ничего не оставалось, как улыбаться в ответ на шутки и подначки, благо в свинарнике, как и в коровнике, работали в основном бабы. И шутки их были добродушными и отличались скорее кокетством, чем лукавством.

– Прыткого всегда сразу видно, – поддела другая свинарка.

– Твой прыткий язык да в доброе бы дело, – вступилась за зоотехника баба Дуня. Алексей хотел вмешаться, но не успел.

– Беда, беда, – заголосил кто-то за сараями. – Василич Гришуню вилами убил!

– Как убил? – присела на край загона баба Дуня. – Василич?

Все, до кого долетела черная птица вести, побросали дела и, путаясь в подолах, бросились к вестнице, доярке Катьке Пашариной. Та, раскрасневшись от бега и важности, рассказала, сверкая глазами, как пришел Гришуня в коровник и Василича донимал, чтоб тот к Варьке не ходил, потому что Савва бранится.

– Варьку, говорит, дед, ты же не вернешь, зачем воду мутишь, – трещала Катька. – Она сама виновата, что в петлю полезла. И про тебя не вспомнила, когда удавиться решила. Вот и пусть ходит в работниках, пока держится. Все там будем, говорит.

Катька задохнулась, закашлялась. Кто-то подал ей ковшик воды, вестница плеснула на лицо, пригубила. И, переведя дух, продолжила:

– Ну и пошел Гришуня. Василич стоял-стоял, лицо у него все сделалось черное. А потом он взял вилы да Гришуню прямо в бок и ткнул.

– Насмерть? – вздохнули в толпе.

– Знамо, насмерть, – проговорил кто-то из баб. – Собаке собачья смерть.

Алексей поискал в толпе ту, что бросила последние слова, но бабы глядели все одинаково, удивленно-сочувственно, качали головами, прижав руки к щекам.

– А Василич что? – спросила баба Дуня, протолкавшись через толпу более рослых и молодых товарок. – Как дед-то? Убежал? Или уж у председателя?

Лицо Катьки переменилось, сорочий треск оборвался. Вестница растерянно посмотрела по сторонам, словно ожидая, что кто-то выскажет за нее страшные слова.

– Он… в мялку кинулся. Нету Василича.

Все смолкло. Прижатые в извечном жесте плакальщиц к щекам руки опустились, а следом уперлись в землю еще мгновение назад горевшие любопытством взгляды.

Алексей зажмурился. Слишком ясно представилось ему то, что могла сотворить мялка. Видел он раз, как девчонку в мялку затянуло за подол. От правой ноги одна жижа красная осталась да тряпки. А уж если дояр сам туда сунулся, знать, и хоронить уж почти нечего.