Пройас смотрел на него пустым взглядом человека, готового обратиться к ненависти.

— Чего ради я должен это делать, Ахкеймион?

— Ради того, что когда-то вы меня любили.

И, не говоря более ни слова, Друз Ахкеймион развернулся и вышел, оставив двух знатных айнрити молча сидеть у огня.

На улице сырой ночной воздух вонял тысячами немытых тел. Священное воинство…

«Погибли… — думал Ахкеймион. — Все мои ученики погибли».

— Ты снова недоволен, — сказал Пройас маршалу. — Чем на этот раз? Тактикой или несоблюдением приличий?

— И тем, и другим, — холодно ответил Ксинем.

— Понятно.

— Спроси себя, Пройас, хоть раз отложи в сторону свою писанину и спроси себя начистоту — те чувства, что ты сейчас испытываешь — вот сейчас, в этот момент, — они праведные или злые?

Пройас всерьез задумался.

— Вообще-то я никаких чувств не испытываю.

В ту ночь Ахкеймиону приснилась Эсменет, гибкая и буйная, а потом Инрау, кричащий из Великой Тьмы: «Они здесь, бывший наставник! Они появились таким образом, что ты и не заметишь!»

Но потом, неизбежно, под этими снами зашевелились иные — древние, седые кошмары, которые всегда вздымали свои жуткие головы, раздвигая ткань меньших, более свежих переживаний. И Ахкеймион очутился на поле Эленеота. Он уносил изрубленное тело великого верховного короля прочь от шума битвы.

Голубые глаза Кельмомаса смотрели умоляюще.

— Оставь меня! — прохрипел седобородый король.

— Нет… Кельмомас, если ты умрешь, значит, все потеряно!

Но верховный король улыбнулся разбитыми губами.