— Видишь ли ты солнце? Видишь, как оно сияет, Сесватха?

— Солнце садится, — ответил Ахкеймион. По его щекам текли слезы.

— Да! Да. Тьма Не-бога — не всеобъемлюща. Боги еще видят нас, дорогой друг. Они далеко, но я слышу, как они скачут в облаках. Они зовут меня, я слышу.

— Ты не можешь умереть, Кельмомас! Ты не должен умирать!

Верховный король покачал головой. Из его глаз, непривычно ласковых, текли слезы.

— Они меня зовут. Они говорят, что мой конец — это еще не конец света. Они говорят, теперь эта ноша — твоя. Твоя, Сесватха.

— Нет… — прошептал Ахкеймион.

— Солнце! Ты видишь солнце? Чувствуешь, как оно греет щеки? Какие открытия таятся в самых простых вещах. Я вижу! Я так отчетливо вижу, каким я был злобным, упрямым глупцом… И как я был несправедлив к тебе — к тебе в первую очередь. Ты ведь простишь старика? Простишь старого дурня?

— Мне нечего прощать, Кельмомас. Ты многое потерял, много страдал…

— Мой сын… Как ты думаешь, он здесь, Сесватха? Как ты думаешь, приветствует ли он меня как своего отца?

— Да… Как своего отца и как своего короля.

— Я тебе когда-нибудь рассказывал, — спросил Кельмомас голосом, хриплым от отцовского тщеславия, — что мой сын некогда пробрался в глубочайшие подземелья Голготтерата?

— Рассказывал. — Ахкеймион улыбнулся сквозь слезы. — Рассказывал, и не раз, старый друг.

— Как мне его не хватает, Сесватха! Как мне хочется еще раз очутиться рядом с ним!

Старый король некоторое время плакал. Потом глаза его округлились.

— Я его вижу, вижу так отчетливо! Он оседлал солнце и едет рядом с нами! Скачет через сердца моего народа, пробуждает в них восторг и ярость!

— Тс-с… Побереги силы, мой король. Сейчас придут лекари.

— Он говорит… говорит такие приятные вещи. Он утешает меня. Он говорит, что один из моих потомков вернется, Сесватха, — что Анасуримбор вернется…

Тело старика сотрясла дрожь, так, что он брызнул слюной сквозь стиснутые зубы.

— Вернется, когда наступит конец света.