Гул трибун нарастал. Зрители орали всё громче. Хотя, казалось, — куда уж громче-то!

Щерба вдруг сорвался с места, метнулся к ограде…

— Куда?! — вскричал Борис.

Зачем?!

Бросился на прозрачный пластик. Взмахнул топориком…

Глупо! До чего же глупо!

Попытался разбить преграду. Ударил раз, другой…

Дохлый номер!

— Перестань! — Борис кинулся к нему — оттащить, образумить, пока не поздно.

Колизей ревел. Колизей надрывался и захлёбывался в… В хохоте! Да, зрители смеялись над безуспешными попытками Щербы разбить пластиковую стену. Свистели. Улюлюкали.

Охранник с пультом улыбался тоже. И его забавляли тщетные потуги неразумного гладиатора.

Щерба в ярости ударил по пластику снова. Кажется, парня окончательно перемкнуло.

Ох, и дур-р-рак же ты, Щерба! Борис почувствовал раздражение и злость. Убийственное сочетание глупости и упрямства злило его всегда. Думаешь, до тебя этого никто не пробовал! Прозрачную ограду украшали царапины, но нигде не было видно ни трещинки.

Организаторы боёв не идиоты, чтобы ограждать арену стеной, которую можно вот так просто разбить.

И всё-таки…

На человека, пытавшегося проломить забор, смотрели уже не только зрители, за Щербой наблюдали и гладиаторы. Даже чернявая и бородач ненадолго отвели глаза от Бориса. Бойцы, уже изготовившиеся рвать друг друга, медлили. Бойцы ждали.

Щерба отскочил от ограды.

— Суки! — услышал Борис его яростный крик.

Щерба размахнулся. Швырнул своё оружие вверх.

Изобразил освободившимися руками неприличный жест по локоть.