— Мать твою! — кто-то удивлённо охает. — Ты чем похмелялся-то надысь, Толян?
Дружный смех, смеются трое. Или четверо — Светлову трудно понять. Невидимый Толян возмущённо протестует:
— Казённой чуток поправился, в натуре! Какой ещё «миак»-…як?
Затем в поле зрения Светлова попал мужчина. Точнее сказать, его ноги. Ещё точнее — сапоги. Рядом, у самого лица. Знакомые ковбойские кирзачи с железными носами. Или это типичный изыск местной моды, или рядом оказался здешний депутат. Александр попытался разглядеть лицо — не получилось. На луну и в самом деле наползла какая-то тучка. Зато голос бородача он узнал.
— Допросить надо бы, — негромко сказал Сергей Егорыч, словно рассуждая сам с собой.
— Пошто? — удивился Толян. — Башкой его в болото, и дело с концом.
— Может, не один он тут шляется…
— С какого рожна? — вступил четвёртый голос.
Всё-таки их четверо, понял Светлов. Но один из них, самый пожилой, предпочитает в основном слушать. Подал реплику про аммиак — и вновь замолчал. Четверо… Даже если вдруг полностью вернётся способность двигаться — не справиться. Кто-то зайдёт сзади, шарахнет по затылку, и всё вернётся на круги своя.
А неспешная дискуссия о его судьбе продолжалась.
— Сам же видел, — говорил безымянный четвёртый, — один, без никого в деревню припёр, на петрухиной «Яве»…
— Какой петрухиной? — встрял Толян.
— Да знаешь ты его — с Щелиц мужик к Верке-продавщице катается уж с полгода…
— Ну?
— Так на евонном драндулете этот и припёрся. Один, сталбыть.
— Я ж и грю — в болото! — обрадовался Толян. — Али девкам отдадим, пущай защекочут… Может какая, ге-ге, отблагодарствует?
— Небось, Петьку-то щелицкого девки твои уже того… — четвёртый смачно харкнул, — защекотали. А этот искал. Один он, сдаётся.
— Тогда… — начал было бородатый депутат, но обладатель старческого голоса перебил — и Сергей Егорыч покорно замолчал, к немалому удивлению Светлова.
— Ко мне его, в сарай, — сказал старик. Негромко сказал, но уверенно. — Очухается — засветло потолкуем, душевно и ласково.
«Казимир?» — подумал Светлов. Очень похоже…