— Пей, милая.

Она нехотя делает глоток. Другой. Третий… Потом обессиленно отваливается на мою руку, поддерживающую её. Тихонько произносит:

— Спасибо, папа… Но я больше не хочу…

У неё нет сил, и ребёнку надо отдохнуть, лучше всего поспать. Это не составляет проблем. Места в салоне полно… Поднимаю голову, потому что Юница уже сонно смыкает глазки. Но это совершенно здоровый, нормальный сон. Естественная реакция организма на шок и сок аборигенной ягоды.

— Она… Она…

Залитая слезами Аора склоняется над дочерью, затем бессильно опускается на колени… Я буквально впихиваю ей остатки сока, потому что женщина практически невменяема.

— Пей!

— Доченька-а-а…

Только истерик мне хватало!

— Пей, дура красивая!

Рявкаю я ей в ухо. Женщина вздрагивает, подносит кружку к губам, машинально глотает алую жидкость. Уф… Гора сваливается с моих плеч. Секунду спустя баронесса начинает оживать. Её лицо каменеет, и она еле слышно выдыхает:

— Она…

— Ты что?! Уснула Юница. Всего лишь!

Вскидывает лицо, на котором большими буквами написана одна фраза: 'Не верю!'.

— Спит. Честно. Сама взгляни.

Приближает своё ухо к безмятежному личику девочки, наконец, улавливает ровное, спокойное дыхание. Вскидывает голову, и вдруг замирает, поражённо разглядывая меня, затем вскакивает, ощущение, что женщина хочет то ли сбежать, то ли ещё что-нибудь…

— Постой. Подержи пока…

Протягиваю ей спящую дочь. Затем влезаю в распахнутую по-прежнему дверь — Хьяма снаружи. В руке — мой подарок, пистолет. И держит она его вполне уверенно. Но мне некогда любоваться девчонкой. Быстро раскладываю постель, выдёргиваю плед, затем выбираюсь обратно. Делаю попытку забрать Юницу — куда там! Можно убить, но не отобрать ребёнка у матери.

— Пойдём, уложим дочь. Пусть она отдохнёт. После такого — лучшее лекарство сон.

Хвала Богам, что Аора ещё что-то соображает. Она послушно кивает, пытается влезть в машину с дочерью на руках, приходится ей помочь. Подхватываю её за талию и ставлю на подножку. Перебравшись через тоннель салона, женщина бережно опускает дочь на разложенное сиденье, снимает с неё ботиночки, пальто, накрывает пледом, тщательно укутывая. Затем, уложив, замирает рядом, вглядываясь в спокойное личико… Теперь я не нужен. Снова лезу в люк, отцепляю коробку ленты, открываю крышку — пятнадцать штук из шестидесяти. Надо дозарядить. Но у меня почти нет патронов к нему. Ещё сотня россыпью, и всё. И ещё две уже снаряжённые ленты по шестьдесят патронов. Тем не менее, осторожно, старясь не греметь, осторожно снимаю массивное тело 'типа 85' с крыши, и вытаскиваю наружу. Теперь чистить. Но это вечером. Пока обойдусь… С вершины холма бежит солдат, машет белой тряпкой. Свой. Я различаю эмблемы военной полиции. Но всё-равно быстро перехватываю JS наизготовку. Боец, заметив мой жест, резко тормозит, едва не спотыкается, но умудряется сохранить равновесие и кричит: