– Господи, Костя, – сказала она вслух. – Как тебя?..

– Так же, как всех, – со знакомой интонацией сказал парень. – Как почти всех, да. Видела, скольких?

– Видела. Не слепая. Лучше бы не видела, но…

– Две штуки все-таки сбили. На моих глазах, я не вру. Знаешь, в одном экипаж жив остался: они сумели приземлиться. Ну, значит, не сбили, а подбили. Но их потом на земле сожгли на хрен, так что никакой разницы нет.

Говорить ему было больно: губа лопнула, и на подбородок из трещины нехотя вытекла струйка почти черной крови.

– И еще мы с сержантом бронетранспортер сожгли. Потом, уже в конце…

Она не знала, что сказать, и просто стояла.

– Знаешь, Вика, он действительно не врет. Только не с сержантом, а со старшим сержантом. Но это правда. Они сожгли одну штуку на моих глазах. Ежов ему прямо в борт метров с полусотни влепил, а Костя вторую добавил. Он как свечка горел, как наши…

Костя всхлипнул, но удержался. Хуже было Вике. Картины того, как горели они сами, стояли перед ее глазами, никуда не уходя. Ничего страшнее она не видела ни до, ни после. Хотя, наверное, стоило только подождать.

– Ну, что будем делать?

– Мы что, одни остались?

– С чего ты взяла?

Вика пожала плечами. Уезжающий грузовик, брошенные палатки с привязанными орущими психами и бегущие по своим делам немногочисленные солдаты – это все в ее глазах выглядело совершенно однозначно.

– Бригада разбита, – чуточку отвердевшим голосом сказал Ляхин. – Разбита в жопу. Мы сделали все, что могли, но оказалось, что не могли практически ни хрена. И что теперь?

– А какие варианты?

Ей показалось, что Костя спросил с насмешкой, но на самом деле вряд ли. Говорил он плохо, мимика у него была вся сплющенная отеком. Может быть, ей все показалось наоборот.

– Ну…

– Что лично ты планировал, было видно. Передумал?

Ляхин взглянул почему-то на нее, потом снова на Костю.

– Может быть, передумал. А может быть, просто «не сложилось». Тот старший лейтенант застрелился, ты видел?