Отчаяние и гнев заставили Абдаллаха выпрямиться: нет уж, унижения он не потерпит! И он крикнул:

– Смейтесь сколько хотите, но и вы знаете, и я знаю: «Всевышнему принадлежит и последняя жизнь, и первая. Сколько ангелов в небесах, заступничество которых ни от чего не избавит, если только не после того, как дозволит Всевышний тем, кому Он пожелает и соблаговолит!» Вот истина! Я найду его! Найду! И вы – все трое – уйдете!

И тут:

Надеешься на Его бла-аагость… – по-змеиному зашипело в уши.

Запоздало повертев головой, аль-Мамун понял – этого голоса он еще не слышал.

Пожелает, говоришь… соблаговолит… Да кто ты такой, грязная вша?

От тихого, ползучего шипения стыла в жилах кровь. И распухала холодными, льдистыми осколками, распирая грудь, как у одинокой птицы, замерзшей на ветке.

Хи-хи-хи, глупый человечек думает, что там, на небесах, есть кому-то до него дело… хи-хи-хи…

Сердце колотилось так, что дышать стало невмоготу, а лицо залил пот. И ни рукой, ни ногой не двинуть, и левой руки вовсе не чувствуешь…

Через год здесь не будет никого!!! Вас всех смоет! Твари! Эта земля уйдет под воду и мрак, как это было всегда, до начала времен! Вши! Твари! Осквернители почвы! Вот что Ондля вас приготовил – огонь! И волну выше глупых минаретов! Вы сдохнете! Сдохнете! Сдохнете!!!…

– Покажись, – пересохшими губами прошептал аль-Мамун тысяче шепотков. – Покажись, аль-Лат. Покажись.

В голове установилась настороженная тишина.

– Ну же, – еще громче сказал Абдаллах. – Покажись! Или ты горазда пугать лишь шепотом?

И тут богини снова рассмеялись – обе. Растерянно крутясь и оглядываясь, аль-Мамун видел, как сотрясаются черные плечи Уззы, как запрокидывает ушастую песью башку Манат. Богини веселились. От души.

А, отсмеявшись, Узза фыркнула:

Она не может! Твой маленький сумеречник лишил ее облика! Даже тени на песке не осталось!