Хотелось пить.

– Зухайр! Зухайр!

Тишина.

– Зирар!

Да куда они все подевались? То их не вытолкать, то не дозваться…

– Зухайр!

Тишина. Из соседней комнаты – ни звука.

Ветер швырнул в решетки окна новой горстью сора, и тот с шелестом ссеялся на террасу. На мгновение аль-Мамуну показалось, что во дворе мелькнула какая-то тень. Протерев красные – то ли от бессонницы, то ли от сна, то ли от опиумного дыма – глаза, Абдаллах прищурился и посмотрел внимательнее. Никого. Даже цыплята не бродят.

Из соседней комнаты послышался – шорох?..

– Зухайр?.. Где вы все?

Напряженно вслушиваясь, аль-Мамун вдруг поймал себя на мысли, что делает глупость. Евнух не стал бы шелестеть и шуршать. Он бы пробежал по коврам, спеша на зов господина…

Шорох не повторился. Но Абдаллах почему-то продолжил очень внимательно слушать. Шуршал ветер. Где-то цвиркнул дрозд – за стеной облетал лепестками яблоневый сад.

Ну что же это такое… Что это было… Почудилось.

Расслабляя спину и облегченно сутулясь, аль-Мамун вздохнул. И тут же вздрогнул и дернулся.

На террасе скрипнула половица.

– Кто там?!

Терраса и соседняя комната замерли. Тишина.

Под подушкой когда-то давно лежала джамбия. Не отрывая взгляда от складок занавески, разделяющей комнаты, – эх, почему ткань не прозрачная! – аль-Мамун полез ладонью под слежавшуюся подушку. Шарящие пальцы ничего не нащупали.

На террасе скрипнуло снова.

Словно отзываясь – а чего уж бояться, все равно все понятно – из соседней комнаты послышался явный шорох шагов по ковру.