Чтобы разобрать сиплый шепот, ему пришлось подсунуть ухо под самые губы нерегиля.
– Всю ночь с тобой беседовал? Я?
Покачав ушастой головой, джинн вздохнул и снова присел над чашкой. Растопырившись и в отчаянии пихая хвост в ненавистную субстанцию, он хотел было сказать Тарегу, что тот бредит, но раздумал. В конце концов, с горячечными больными не спорят, даже если они несут полную чепуху.
– Хорошо я к тебе успел, кокосина, – снова вздохнул Имруулькайс. – Что б ты без меня делал, сиятельство безмозглое, злобное и упрямое…
И снова положил мокрый хвост Тарегу на лоб. Пока эти смертные придурки не хватятся, и так сойдет. В чашке было еще полно воды, слава вечному свету…
Нерегиль слизнул скользнувшую мимо носа каплю и открыл глаза. В бойницах над головой голубело раннее, холодное и ясное утро. Внизу грохнуло железом, послышался скрип. И топот подкованных сапог на лестнице.
Тарег знал, что это. Он даже почти это видел: на башню поднимается человек в желтом кожаном панцире гвардейца-южанина, устало переставляя со ступени на ступень запыленные сапоги. В правой руке он сжимает деревянный футляр, перемотанный витым красным шнуром с яркой кляксой печати.
Все завершилось.
Благополучно убивший брата, невестку и племянника, нарушивший все возможные клятвы халиф Абдаллах аль-Мамун посылал ему фирман, в котором именем Всевышнего повелевал явиться в столицу.
– Будьте вы все прокляты, – прошептал Тарег расплывающемуся в горячих глазах каменному потолку.
– Не сипи, Полдореа, – серьезно сказал джинн, подбирая хвост.
Он тоже услышал топот на лестнице.
– И не бесись больше. Нам всем осталась от силы пара-тройка лет, и провести их в тюряге – не самая хорошая мысль, княже. Как, согласен?
Посмотрев в большие зеленые глаза, Тарег с усилием кивнул. Получилось поелозить головой на мокром от испарины мехе.
– Что-то ты слишком легко согласился, – с подозрением пробормотал джинн. – Ну ладно, сиятельство, мне пора…
И, оглянувшись на заскрипевшую дверь, растаял в мягком утреннем воздухе.