– Ну да! Он вроде торговлей занялся, коней скупает на продажу!

Нерегиль поднялся с ковра и направился к выходу. А ибн Салама вдруг упал на четвереньки и пополз за ним, хватаясь за полы кафтана:

– Сейид, сейид, что же мне делать, что же мне делать?.. Спасите меня, сейид! Я же все рассказал, ничего не утаил, сейид!..

Тарик повернулся к дрожавшему у его ног человеку и насмешливо сказал:

– Знаешь, как говорят? Слышно, лишь когда монеты падают. А когда их поднимают – не слышно. Думать надо было, о ибн Салама, когда монеты падали. Теперь пришло время платить.

– Сейид!..

– Почему бы тебе не помолиться Всевышнему? Может, Он поможет?

– Сейид!..

– Или попробовать уговорить Катталат аш-Шуджан? Вдруг она разжалобится и передумает топить тебя в нужнике?..

– Сейид, я умоляю…

– Хотя я бы на твоем месте отправился молиться туда, где находится твое сердце. В чулан, где стоит шкатулка с деньгами, о ибн Салама. Все твои боги – там. А остальных ты не почитаешь.

С этими словами Тарик брезгливо выдернул полу кафтана из потных пальцев кади и вышел из комнаты. Покрытый испариной и расстроенный Казим выскочил следом.

Протискиваясь в ворота, айяр снова увидел яркие белые царапины на потемневшем дереве и забежал к широко шагающему Тарику сбоку:

– Сейид, так, может, надо ее найти да и похоронить по-человечески? Она и упокоится с миром!

Нерегиль резко повернулся, и ушрусанец непроизвольно отступил на шаг.

– Как ты думаешь, Казим, если б тебе четыре раза всадили в грудь нож и бросили лежать в дальней комнате, а всем сказали, что так и было, тебя волновало бы, где потом зарыли твой труп? Или бы тебя волновало что-то другое? А, Казим?

Айяр замялся:

– Ну так я что, люди ж говорят, вот я и…

– Как ты думаешь, зачем Катталат аш-Шуджан приходила к работорговцу, продавцу фиников и твоему другу? Просила выкопать ее из одного места и закопать в другом, зато головой к Ятрибу? Прочитать пару-тройку молитв?

Казим осторожно кашлянул. И заметил: