– Шарийа! – воодушевленно воскликнул Сулайман ибн Харис. – Во имя Всевышнего, милостивого, милосердного, мы обязаны следовать заповедям веры, о ашшариты!
Разочарованное ворчание и шарканье шлепанцев по камню – толпа принялась расходиться.
– Связать ее, – уже обыденным, равнодушным голосом приказал кади. – Нузхат, запрешь эту развратницу и скажешь, когда отойдут крови. Тогда и велю покричать о ней – соберем народ и все сделаем. Зинджа закопайте подальше в пустыне – хотя я бы на твоем месте привалил на него большой камень, о Сайф, ведь ты остался должен этому человеку…
Тот фыркнул:
– У благородного ашшарита нет долгов перед
Локти Рабаб больно прикрутили к палке и потащили ее из комнатки прочь. Сайф ибн Дарим щипнул за задницу и жарко выдохнул:
– До встречи, Рабаб, жаль, что ты не моя…
Бедуинка висела в крепких мужских руках, не пытаясь сопротивляться. На лице жесткой коркой запекалась чужая кровь.
А в голове колотилась последняя просьба:
* * *
* * *
Каид Марваз сидел на молитвенном коврике и отчаянно морщил лоб. В одной руке он держал пиалу с остывшим чаем, в другой – чётки. Но даже побывавшие у Каабы четки не помогали каиду разобраться в услышанном. Снаружи, за кривой решеткой ставен, плавился от жары дворик чайханы – полдень. Во дворике, несмотря на першащий в глотке сухой зной, с криками играли чернокожие дети – все им нипочем, сорванцам…
От солнечных бликов в глазах рябило, дети катались в песке, дрались за наконечник стрелы для фияля. А собеседник каида Марваза темнил, мудрил и говорил загадками.
Сидевший напротив рябой старик с жидкой бородой жевал провалившимися губами и точил непонятные словеса: