Уже почти стемнело, в расселинах скал легла чернильная тьма – и тут женщина увидела то, что искала.

Растрепанный веер пальмового листа, покачивающийся за ближайшей каменной грядой. Ветер ударил сильнее, и над увалом взметнулись еще пальмовые листья – много листьев. Словно там стояла не одна пальма.

Впрочем, женщина знала, сколько там было пальм. Три.

Закатное небо затянуло красноватой перистой дымкой. Черные листья-пальцы снова призывно взмахнули из-за неровного скального гребня.

Женщина сглотнула. И, зябко обхватив себя за плечи, пошла вперед.

Туда, где ее ждала Хозяйка Трех Пальм, Великая Узза.

Перед тем как свернуть за скалу, она приказала черному рабу:

– Жди здесь, Залим.

Тот равнодушно кивнул и сел на корточки. Массивные челюсти размеренно двигались – зиндж жевал гашиш. В стеклянных глазах не отражалось ни единой мысли.

В стремительно густеющих сумерках женщина несколько раз споткнулась и потому к одиноко торчащим среди камней пальмам подошла, глядя в землю, – высматривала камни.

И боялась поднять глаза.

Ветер гонял по слоистым плитам холодный крупный песок. И развевал мочало на ребристых, толстых стволах деревьев. Листья шуршали сухо и тревожно.

Стволы пальм прорастали прямо из камня, раздвигая скальное основание гряды трещинами. Конечно, так не бывает. Пальмы не растут на камнях. И даже в ночной пустыне не дерет такой ледяной, до дрожи в коленях холод.

Дойдя до деревьев, женщина упала на колени перед средней пальмой. И уперлась лбом в острые края срезанных листьев.

– Меня зовут Рабаб, – тихо сказала она.

Не отнимая головы от ствола, вынула из-за пазухи узелок с лепешкой и финиками. Весь запас провизии.

– Больше у меня ничего нет, Всемогущая. Я пыталась продать раба – но торговец не взял. Сказал, иди отсюда, не будет тебе здесь прибыли, о дочь Шамты. Вот хлеб и финики. Это все, что я могу принести тебе, Уззайян.

И Рабаб часто задышала, завсхлипывала – и, не сумев сдержаться, разрыдалась – отчаянно, до соплей и икоты.

Высморкавшись, она подняла глаза и больше не увидела деревьев. Камни лежали перед ней голым, уходящим в долину столом. Ветер отдувал край платка с жалким приношением.

– Ах… – горестно выдохнула Рабаб.